Год гнева Господня (СИ) - Шатай Георгий

[*Робер де Сорбон — французский теолог XIIIвека, основатель Сорбоннского коллежа, духовник короля Людовика IX Святого]

— Ну-ну, вкушайте, — махнул рукой Арно.

— Итак, oratores, сиречь священнослужители различных чинов. Их же нужно обучать, так ведь? А для сего и существуют studiageneralia, то бишь университеты, пришедшие на смену школам при соборах, монастырях и школам нищенствующих орденов. Второе — законники: легисты и декретисты. То бишь сведущие в законах мирских и канонических. Их обучают на факультетах права гражданского и права канонического. В первую голову, в Болонье, что в Италии, а также в Тулузе. Третьи — медикусы. Не те хирурги, брадобреи и банщики, что вскрывают чирьи, пускают кровь по любому поводу и дергают зубы с сатанинской ухмылкой, а настоящие медикусы, не марающие рук своих нечистой кровью. Их учат в Монпелье. И, наконец, теология — госпожа Высокая Наука. Все лучшие теологи выходят из Латинского квартала.

— Откуда? — не понял Мартен.

— Это квартал в Париже, на левом берегу Сены. Там расположены почти все университетские коллежи. Я, например, жил в Наваррском, а Арно — в Нарбоннском, потому что он с юга, а в Наваррский принимали вообще отовсюду, главное — чтобы схолар считался бедным и не имел бенефиция.

— После того как ты ушел, — заметил Арно, — я тоже два года жил в Наваррском.

— Да? — удивился Бидо. — Но ты же не бедняк, как тебя взяли?

— Ты же знаешь, составить правильный документ никогда не было для меня проблемой, — улыбнулся Арно. — Порядочки там у вас, конечно, жуткие. Два богослужения в день — какой святоша-остолоп всё это выдумал?

— Да кто ж его знает, — пожал плечами Бидо и снова повернулся к Мартену. — В общем, когда мы познакомились с Арно, он подсказал мне, что нужно сделать, чтобы меня записали с Наваррский коллеж: какие документы с собой взять, какого куратора* напоить дорогим бордосским вином, чтобы получить privilegium paupertatis: денежное содержание и бесплатное проживание.

[*Уполномоченное лицо епископа, руководившего коллежем]

— И что делают в этих коллежах? — непонимающе мотнул головой Мартен. — Зачем они?

— Ну смотри, — обреченно вздохнул Бидо. — Строго говоря, университет — это просто сообщество: сообщество учащих и учащихся, universitas magistrorum et scholarium, что-то вроде ремесленного цеха. У него тоже есть свои мастера — мэтры и доктора, свои подмастерья — лиценциаты и бакалавры, и свои ученики — схолары. То есть, университет — это не место, а люди. Сие слово есть universalium, общее понятие. У университета нет ни собственных зданий, ни земли. Мэтры обыкновенно арендуют у города помещения для своих школ, где в ненастную погоду будут проводить занятия со схоларами. Схолары, кои, в массе своей, прибывают из других городов и весей, тоже могут арендовать жилье в городе. Но это довольно дорого и не каждому по средствам. Для этих случаев и учреждаются коллежи, или хоспиции — дома, где небогатые схолары живут с мэтром или одни. Естественно, без жен, ибо схолар, как и любой клирик, обязан блюсти обет безбрачия.

— Для чего? — простодушно спросил Мартен.

— Чтобы не разрывать сердце свое между любовью к Христу и любовью к женщине. Дабы с бóльшим усердием служить Господу и людям. К тому же, духовное лицо уже обручено — со Святой Церковью, измена которой, incestus spiritualis, карается отлучением.

— Но ведь есть же священники, которые живут с женщинами, и ничего им за это не бывает, — недоверчиво заметил Мартен.

— Есть. Но, как говорится в таких случаях, si non caste, tamen caute. «Если не можешь жить в целомудрии, хотя бы соблюдай приличия». То есть не выставляй свою греховную связь напоказ — тогда епископ, быть может, и закроет глаза на твое беспутство. Но мы отклонились от темы. Кроме целибата, схолары, как всякие духовные лица, должны носить робу и тонзуру,* поскольку принадлежат к малым чинам…

[*Тонзура — выстриженное место на макушке, знак принадлежности к духовному сословию]

Фрагмент 10

— Подожди ты про чины, — перебил его Мартен, — я не понял про эти коллежи. Они чьи и откуда взялись?

— Ты хочешь спросить, как они появились? — Бидо снял шляпу и вытер рукавом потный лоб. — Ну, например, некий влиятельный сеньор, светский или церковный, возжелает, чтобы слово Божье распространялось по Земле. Тогда он может приобрести в городе подходящее здание и распорядиться, чтобы впредь в нем проживали, скажем, восемнадцать схоларов из числа земляков благодетеля. А если денег на целое здание у него не хватает, он может пожертвовать bursae volantes,* скажем, для стольких-то его земляков, чтобы те могли учиться теологии в Париже.

[*Индивидуальные стипендии]

— И зачем ему это? — недоумевал Мартен.

— А они взамен будут молиться за него: допустим, каждую ночь пропевать семь покаянных псалмов.

— Чудно всё это… — Мартен шмыгнул носом и смахнул с плеча медно-золотую шашечницу. — И много таких университетов имеется в христианском мире?

Бидо немного подумал и принялся загибать пальцы:

— Самый именитый — разумеется, парижский. Как говорится, «у итальянцев есть Папа, у немцев — Император, а у французов — Университет». Потом — итальянская Болонья, славящаяся своими легистами. Потом, Монпелье и Тулуза на юге, Оксфорд с Кембриджем — в Англии, еще какие-то в кастильских землях… Арно, ты не помнишь?

— Паленсия и Саламанка, кажется, — ответил Арно. — Есть еще в Италии: в Парме, в Реджио, в Пьяченце… Да всех разве упомнишь? Их в последнее время расплодилось — как жуков навозных: в Авиньоне, в Гренобле, в Пизе, даже в задрипанном Кагоре — и там свой университет проклюнулся. Формально они, конечно, вроде как равны между собой, но все же прекрасно понимают, что парижский доктор теологии — не ровня какому-нибудь кагорскому докторишке.

— И долго учиться в этих ваших университетах? — продолжал допытываться Мартен.

— Для всех по-разному, — ответил ему Бидо. — Обычно в университет записываются лет в четырнадцать, сначала на факультет свободных искусств. Там тебя приписывают к одной из четырех Наций…

— Это что еще за поруха? — шмыгнул носом Мартен.

— Всего есть четыре Нации, подобно тому как четыре потока проистекают из Сада Эденского: французская, пикардийская, нормандская и английская, или англо-немецкая. Ибо англичан сейчас в наших университетах сильно поубавилось. Мы с Арно относились к французской Нации, строго говоря — к «схоларам провинции Бурж». Там еще с нами были итальянцы и всякие шику* из-за Пиренеев. В общем, Нации — это такие землячества, которые поддержат в трудную минуту: деньгами выручат, письмо на родину отправят с нунцием,** в суде словечко за тебя замолвят — или перед властями.

[*Простонародное название жителей Кастилии и Арагона]

[**Здесь: специальный посланник]

— А такоже пожитки твои скудные родственникам отправят, ежели ты вдруг, на полях Паллады сражаясь, волею Божие помре, — вставил, не оборачиваясь, Арно.

— Да, или так, — подтвердил Бидо. — Паллада — это богиня мудрости языческая, не запоминай. Так и на чем я остановился?

— Про свободные искусства что-то, — напомнил Мартен. — Только я не понял, от кого они свободные?

— Artes liberales, то бишь свободные искусства, зовутся так потому, что достойны свободного человека, ибо не требуют физического труда и не уповают на вознаграждение. В отличие от artes mechanicae, или ремесел, таких как строительство, кузнечное дело и прочая, которыми могут заниматься и рабы. Так вот. На факультете свободных искусств ты учишься лет шесть, то есть годов до двадцати, а то и дольше. Там ты изучаешь сначала тривий, сиречь грамматику, риторику и логику, а затем — квадривий, то бишь арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Потом оплачиваешь мэтру экзамен, проводишь выпускную гулянку и становишься бакалавром. То есть получаешь право преподавать, но не как полноценный магистр, а с ограничениями. Потом можешь записаться на один из «старших» факультетов: теологии, римского* или канонического права, либо же медицины. Хотя в Париже римское право не преподают, дабы не отвращать молодых людей от истинной науки — теологии.