Возвышение ученицы мага - Конъюнктурщик
Когда он пришел в кофейню, она была полна людей с синими повязками. Множество взглядов впились в него. Легионер. Воин. Не маг. Йенс в смущении вышел оттуда, не увидев дружественных взглядов среди этих чужих очей. Аромат напитка никогда ещё не был таким злобным, этот запах стал чужим в тот момент.
Ни Матиаса, ни Тобиаса, ни Диодора он не встретил среди башен, на воздушных улицах, на виадуках, в кварталах, где жили маги или ремесленники.
Друзья… друзей своих он любил. Йенс подлинно дорожил ими, пусть они не уважали его идеалы, у них были общие вкусы, интересы, жизни переплетались, общая память делала их приятными друг для друга, и после любых событий в их отношениях, Йенс все равно мог увидеть улыбку, которую вызывало его появление на лицах старых приятелей. Для него они воплощали тот самый образ обычной жизни, ради сохранения которой он и бился с гоблинами или островитянами, терпел лишения в походах, преодолевал трудности.
И Йенс успел только подумать о Гликерии, когда его окликнул другой легионер.
— Командир Йенс!
— Да?
— Вас вызывают в казармы. Легат Дитрих.
В день триумфа, после падения Бингора, когда Гликерия проснулась в своей комнате и стала из-под одеяла наблюдать за тем, как возникает свет в окне, на подоконнике сидела синяя птичка. Она вспомнила об этом не так давно, по пути на юг континента, когда готовилась к встрече со скептиками.
Гликерия решила для себя, что если ещё раз по утру увидит синюю птичку у себя на подоконнике, то обязательно у неё получится привлечь внимание Йенса. Синей птички у её окна больше не было никогда.
Теперь она также проснулась в своей комнате и никого не обнаружила на подоконнике. Но до неё донесся шум ликующей толпы, провожавшей легион в бой с войском Нарума. Поднявшись, она пошире распахнула ставни и стала наблюдать за тем, как ровные ряды маршируют по воздушным улицам к платформам, как свет дня не только падает на город, но насыщает толпу, и та словно сама освещается радостью.
"А ведь это я сделала. Какая я молодец," — подумала Гликерия, чтобы хоть как-то ответить себе на те странные ощущения, что переливались в ней при виде того, как происходит событие, которому она стала причиной, событие, которое было многократно больше неё самой, которое она не хотела до конца понимать, и над которым ещё много будет размышлять, если останется в живых.
Одевшись и умывшись в дикой спешке, она бросилась будить мать и брата, их нужно было отвести на окраину города, занятую магами. В городе нигде не было бы безопасно, но если её родные будут в той части города, то Гликерия будет более спокойна за них, сможет утешать себя. Мать особо не говорила, только беспрекословно делала, что дочь ей говорит, потому что её вид и настрой внушал ей страх. Повзрослевшая за короткое время девушка была серьёзнее и жестче, чем её немногие родственники, и быстро стала в семье главной.
— Все будет хорошо? — спросила мать.
— Да, если поторопишься, — ответила Гликерия.
Обе старались сохранять спокойствие. И пока мать одевала младшего брата, ещё не до конца проснувшегося, Гликерия стала быстро собирать разные пожитки и еду, какую можно было взять с собой, вроде сыра и сухарей, которыми она на этот случай запаслась.
Гликерия была авантюрной по своей натуре. Ей нравились путешествия, риск, спокойствие отдаленных земель. Она на мгновение закрыла глаза, что увидеть белёсые туманы далеких горных лесов…
— Глерия, Глерия… — младший брат взял её за руку и стал лениво дергать, — куда мы идем?
— Тихо, — сказала строго Гликерия, но с такими злобными нотками в голосе, что брат мгновенно пришел в себя.
Вскоре она уже вела их виадуками и воздушными улицами, от одной неприметной башни к другой. Где-то люди пили и веселились, где-то бегали дети, а где-то и пробегали стаи молодых людей с синими повязками, но они не узнавали Гликерию. И они чувствовала лишь смутную близость с этими её соратниками, которые из-за природы её службы ещё не скоро узнают про неё.
Вскоре она отвела мать и брата в трибу магов, где в подвале большой и укрепленной башни также ютились родственники магов или сторонников заговора, которые проживали в небезопасных местах города или слишком далеко. Это была крупнейшая магическая мастерская, где производили кристаллы, здесь трудились и общались между собой самые влиятельные маги, а само здание обладало толстыми стенами и крепкими перекрытиями.
Несмотря на укрепленность места, оно выглядело мрачным и полным отчаяния. Другие простые люди ютились здесь, и пусть многие из них, будучи родственниками магов, пытались выдерживать эти неудобства с неким достоинством, общественный страх перед неизведанным витал в этих залах.
Вырываясь из объятий, Гликерия вдруг почувствовала, как рука её матери крепко сжала её запястье, стало больно, она повернулась, чтобы увидеть на лице матери реальный страх.
— Все ведь будет хорошо?
— Да.
Но в тот момент Гликерии сложно было словами ответить на такие переживания, и она просто убежала, не став никого особо долго успокаивать.
Накануне Гликерия случайно пересеклась в трибе магов с одним из членов комитета. Это был старый псионик непримечательной внешности. Он лишь коснулся её рукой и легкая печаль одухотворила его лицо. На вопрос Гликерии, он ответил, что та бесплодна. И сперва девушка ужаснулась. Но позже, пропустив дома несколько кубков сладкого вина, она занялась своим любимым, сразу после чтения свитков, делом, наблюдением за небом из окна своей комнаты. И довольно быстро юркая мысль доползла до её сознания. Печаль ушла, а пастельная легкость рисующейся жизненной перспективы затуманила все конкретные образы, позже растворив их. Какое-то время у Гликерии были сомнения в выбранном ею пути. Она думала, что их дружба с Йенсом, тянущаяся из детства, могла перерасти в что-то крепкое, она думала, что это в её власти, так она привыкла побеждать. Семья, которая считалась уделом женщины, тяготила её сознание, хотя внутренне она и не признавала за женщинами какого-либо долга. Теперь же дилемма была разрешена, разрублена парой слов случайного псионика, которого ей посчастливилось встретить на виадуке.
Если раньше, Гликерия думала о том, должна ли она создать семью или же отдать всю себя службе, то теперь в её жизни могла быть только служба. Это давало ей легкость сознания, какой у неё не было никогда. Выбор исчез, остался только путь, который за неё выбрала сама судьба.
Но Йенса нигде не было. Сперва она побежала к кофейне. В городе начался бардак,
