Третий Лад - Родион Создателев
— Всю бороду изблевал кровушкой...
— О, понесли добычу.
— На землю сложили.
— Кончил реветь...
— А с бердышей покамест не стягивают.
— Дойдёт пущай.
— Вона, гляди! Сына щас шмякнут!
— Молодой князь...
— Полетел княже...
Послышался крик: страшный, заливистый, долгий.
— Глядите-ка, православные. Никитка-воронец жуком на бердыше извивается.
— Жуткая зрелища.
— За что они их порешили?
— Должно: за свои дела.
— Долго кончается.
— Князь молодой, в ём жажды жития боле.
— Хрипит...
— Со рта, глядите, юшка сочится красная...
— Была бородка русая, а стала червлёная.
— Будто на себя все грехи своего окаянного войска принял.
— Он чем тебе не угодил? Никита особо не лютовал.
— Царь покойный не дозволял, он и не лютовал.
— Ташкова прибить бы аще! Хозяина-сатану нашенского.
Из сонмища вынырнул долговязый крестьянин.
— Стрельцы! Дайте уж всех лиходеев прикончить сегодни! Выдайте нам... пса Ивана Артемьевича! Христом умоляю! Сколько он крови нашей попил, упырь окаянный! Кажный день сечёт, мочи нету терпеть!
— Окольчего Ташкова Ивана отдайте на-ам! — поддержал товарища малорослый крестьянин.
У балюстрады Красного крыльца случился короткий разговор.
— Про кого они глотки дерут? — вопросил Колодин.
— Про окаянца Ивана Ташкова. Царёв окольничий. Лютый мучитель своих холопов. Аспид поганый — правда, — ответил сотник Рубцов.
— Отдайте Ташкова им!
Сотник Колодин махнул рукой. Стрелецкие солдаты схватили Ивана Ташкова и выдали его на расправу, к безумной радости боярина Гаврилы Волынова. Долговязый смерд вонзил кол в шею перепуганного хозяина, испачкавшись кровью.
Малорослый холопчик крутился рядом и вопил:
— Дайте ещё кол! Дайте! Дозвольте мне тоже его закончить! Дайте кол, да-а-а-йте!
Ему всучили в руку рогатину. Мститель поспешил внести свою лепту в дело кончины знатного окаянца. Окровавленный ошмёток тела Ивана Ташкова погрузили сверху на жилистое тело боярина Матвея Калганова. Ниже них лежали Фёдор и Еремей. Вскоре стрельцы покидали сверху на Ташкова и Матвея Ивановича тела князей Милосельских. Кровавая гора сложилась на повозке-рыдване. Рядышком на земле аккуратной стопкой возлежали отделанные стрелецкими саблями опричники.
Все убиенные перемазались в крови, как в елейном масле. Повозка-рыдван окончательно примирила недавних врагов. Считай, побратались. Ташков, окольничий, гадкая отрыжка прошлых годов, возлежал рядом и общей картины не портил.
Группа знатных бояр совсем закручинилась, кроме Гаврилы Ильича Волынова. Он прям помолодел лет на пяток. К вельможам приблизился вожак стремянных сотников Никифор Колодин.
— Ну что, знатные, как вам такое представление? Славная наука?
— Бывали науки и подобрее, — ответил за всех воодушевлённый Волынов. — Чего далее будет?
Никифор Колодин потерзал огненно-рыжую бороду и усмехнулся.
— Сердечно простите, знатные. Мы отвлекли вас от важного дела. Но ничаво! Я же сам и исправлю такую оказию.
Колодин облокотился о балюстраду, воздел ввысь десницу и громко закричал, обращаясь к рассасывающейся с царского двора толпе:
— Православные! Стойте!
Сонмище смердов обернулось к балюстраде Красного крыльца.
— Заверещал рыжебородый.
— Опять кого-то казнить желают.
— Тебя желают прищучить. Горлопанишь тут много.
— Чирикало прикрой.
— Казни кого хошь, служилый!
— Мы Калгановых прижучили! И на том спаси Бог, стрельцы!
— Благода-а-арствуем!
Никифор Колодин внезапно сильно разволновался.
— Ох вы, стервы! Прибили ненавистных бояр и дело с концом? А чего далее, посадские? Опять станете молиться, чтобы пришёл добрый Царь и все невзгоды ваши за вас порешал?
— А ты чего предлагаешь, сотенный?
— Негоже за просто так расходиться. Справедливость свершилась, но давайте дела до конца доведём! Знатные с государева Собрания тут собрались как раз.
— Пущай собираются. Нам то чего?
— Дурни тьмонеистовые! — рассердился Колодин. — Мздоимцев вы с великой беспощадностью ноне прижучили. Отомстили им за обиды. А чего далее? Манны небесной ждать будете? Смысл будет в той крови, что вы сегодня пролили аль нет? Слушайте же меня со вниманием. Знатные бояре с Собрания нового Царя обязаны избрать. Когда ещё случай такой представится, чтобы голос народный... решающим стал при заветном выборе? Кого Государем желаете, люди посадские, люди трудолюбивые?
Злобно-послушный посадский народец молчал... Теребили в руках шапки-барловки, переглядывались. И молчали. Подвязали языки.
— Ну... чего воды во рты понабрали? — негодовал Колодин.
— А ты больно не горлопань, служилый. Мы не знаем боярское племя столь хорошо. Кто из них справедливый муж, а кто шкура.
— Не знаете али не желаете того знать?
— Федька Калганов на Торговом приказе сидел. Его знали. Подьячие сборы с нас драли, мы роптали. А они нам одно пели в ответ: приказание Фёдора Ивановича, воля Фёдора Ивановича. Не знаем других мы бояр! От нас много не проси, сотенный. Чего разумеем, то разумеем. А в чём нет нашенских знаний — того и не ведаем! Грамоте нас обучи попервой, а потом требуй ответа на вопросы мудрёные!
— Добро, принимаю ваши упрёки. Дайте мне тогдась слово молвить. Есть среди благородных... вельможи достойные. Например: Лихой Яков Данилович. Молва о нём идёт добрая, холопов своих не сечёт почём зря он. Головушка светлая, по божеской справедливости станет царствовать, коли его прокричим мы боярам. Что скажете, посадский народ, посадим Лихого на Трон?
Да хороший навроде боярин — Иаков Данилович Лихой. Почему бы его на Трон не посадить? Дык это... Чего?
Часть 5. Глава 11. Всяк сверчок
Среди сонмища черни пошли гулять голосочки:
— Царёв кравчий который?
— А пёс его ведает.
— Хрен иль редька — единый коленкор!
— Навроде родом худой этот боярин Лихой.
— Хер с горы-камня!
— Значит свой будет Царь.
— Согласные мы!
В толпе обозначились вихри и золотистые конопушки.
— Добрый боярин — Лихой Яков Данилович! Я — холоп его, истину говорю! — горлопанил Митрий Батыршин, приложив ладони ко рту. — Он не из знатных боярий, нос не воротит от люда простого, с человечностию вельможа!
— Эк надрывается за хозяина, сердешный.
— Небось, боярин тебе бойкий роток медком подмазал, а, конопатая рожа?
— Подма-а-а-зал!
— Ох и шельма!
— Черть конопатый!
— Дайте ему по наглой роже!
— Вдарьте ему!
— Мордуй его, конопатую шельму!
— Да будя вам, намордовались.
— Бей его, обдувальщика!
— Цыцьте вы,
