Ольга Романовская - Песочные часы

Заботиться о виконте я бы смогла, это несложно, но не забота ему нужна. Не сделало ли бы это его несчастным.

Вспомнился Тьёрн и мои мысли насчёт замужества. Тогда я сравнивала его с ллором Касана. Сравнила и в этот раз — да почти то же, только покойный маг меня не бил и друзей моих не убивал. Но я ведь простила. Хотя всё помнила.

Брак по расчёту? Мне — сына, деньги, его любовь, ему — меня. Другая бы, не раздумывая, согласилась, а я сомневалась.

Отложив решение этого сложного вопроса на вечер: скажу всё, как есть, постаравшись не лгать, а норн, как мужчина и заинтересованное лицо, пусть выбирает, — приступила к работе.

Сагара благополучно сидела у соседки до обеда.

Крутилась, как белка в колесе, не поднимая головы, потом хозяин послал по делам: нужно было срочно докупить свечей. Каюсь, заболталась с хозяином лавки, больно уж приятный старичок, не спешила возвращаться…А потом услышала, как меня зовут по имени. Настоящему имени. В отчаянье, с такой одинокой звериной тоской.

Сердце дрогнуло. Шоан, он же подумал, что я сбежала, сбежала вместе с ребёнком! Был в 'Сломанной подкове', а меня там нет, соседка же взяла дочку на прогулку.

Дура, беспросветная дура, нужно было записку оставить, хотя бы попросить кого-то передать, что я по делам ушла. И ключи эти на столе…

Бедный, по всей Сорре мечется, надеясь, что я не успела далеко уйти.

Пропустив повозку, подхватив юбки, поспешила на противоположную сторону улицы.

Он где-то рядом, сейчас успокою. Я бы так никогда не сделала, мой норн, не пустила бы вас в свою постель, если бы задумала такое.

Но я никак не могла его найти, даже позвала, надеясь, что посреди городского шума услышит — ответа не было. И моё имя больше не повторяли.

Встревожено я обходила улицу за улицей, пока не оказалась в одном из традиционных для Сорры тёмных переулков, с неизменным трактиром. Тут то же нашёлся такой, с пьянчушкой у входа.

— Кого-то потеряла, куколка? — развязно поинтересовался он.

Я ответить отрицательно и хотела уйти, когда услышала злобное:

— Эй, ребята, смотрите: агерский ублюдок.

Сердце кольнуло нехорошее предчувствие, что этим 'ублюдком' был виконт.

В Дортаге не жалуют араргцев, я бы сказала, глухо ненавидят. Нужно немедленно увести его, пока ничего дурного не случилось. Он же вспыльчивый, а там, судя по всему, подвыпившая компания.

Трое. Трое солдат местного гарнизона не при исполнении. И виконт, со своими привлекающими внимание двуцветными волосами, в центре этого круга.

Помешать я не успела, всё началось до меня. Молниеносно, как по команде, вылетели из ножен клинки. Норн занял боевую стойку, чуть выставив вперёд одну ногу; в одной руке кончар, в другой — длинный кинжал. Солдаты вооружены ножами, у двоих — фальшионы.

Один из них демонстративно сплёвывает, говоря, что у него выпивка обратно просится при виде 'араргской рожи'. Виконт в долгу не остался, ответив на оскорбление, чем ещё больше разозлил солдат.

Двое с фальшионами атаковали одновременно, третий с ножами пока держался в стороне, предлагая делать ставки, за сколько его товарищи уложат 'зарвавшуюся свинью'.

Удары сыпались градом, наклонно, вертикально, снизу вверх, но виконт умудрялся как-то их отбивать, либо уворачиваться. Кончар тихо звенел, став продолжением руки хозяина, подныривая, взлетая, крутясь.

На стороне норна были ловкость и быстрота, которой не могли похвастаться подвыпившие солдаты. Зато их было больше.

Подлецы, они зажимают его в тиски! Один метит в лицо, другой — в шею.

— Оставьте его в покое, слышите, оставьте! — отчаянно закричала я, пытаясь вырваться из рук, удерживавших меня зевак из трактира. — Мой норн, сзади!

Услышал, резко пригнулся, позволив противникам пронзить пустоту и чуть не покалечить друг друга. И тут же вонзил кинжал в неосторожно подставленное колено противника, одновременно очерчивая полудугу кончаром. На излёте она цепляет руку второго солдата.

Мне дают пощёчину, обзывают араргской подстилкой, пытаются оттащить, но я ударяю удерживавшего меня человека локтем в живот и, понимая, что сама ничем не сумею никак помочь виконту, со всех ног бегу на улицу, звать на помощь.

Хоть кто-то должен помочь, хоть кто-то…

Но никто не желает связываться, все бояться, а стражи не видно.

Кидаюсь обратно, на ходу подбирая с мостовой булыжники.

Толпы уже нет, попрятались. Причина страха понятна — труп одного из солдат со вспоротым животом. Того самого, с покалеченным коленом.

Двое других никуда не делись и, кажется, ещё больше ожесточились.

Виконт ранен, по куртке расползается багряное пятно. Слава Шоану, только в плечо. Дышит тяжело, уже не так быстр, как в начале, но солдат к себе не подпускает.

Потом я понимаю, что всё это видимость. Безусловно, он устал, но меньше, чем хочет показать. Всё для того, чтобы усыпить бдительность.

Смертельный танец посреди грязной весенней мостовой продолжается. Солдат с фальшионом идёт напролом, второй его страхует.

А я понимаю, что не способна кинуть камень больше, чем на пару футов, да ещё и прицельно попасть.

Мне так страшно, что перехватывает дыхание. Беспрерывно повторяю молитвы Шоану, не в силах оторвать глаз от этих троих.

Чуть не кричу от радости, когда виконт отбивает коварный удар и, сделав обманное движение, вспарывает бок противника. И тут же захлёбываюсь воздухом, когда вижу на миг сверкнувший в воздухе нож. Норн его не заметил: добивал солдата.

Всё, что успела, в ужасе крикнуть: 'Сашер!'. И то мой крик затих уже после, когда было поздно.

Метнувший нож солдат ухмыльнулся, глядя на то, как виконт оседает на землю, и, обернувшись ко мне, лениво протянул:

— Так и быть, дарю тебе твоего любовничка. Только, боюсь, он тебе уже не пригодится, красотка, найди себе другого. И на падаль, детка, больше не бросайся.

Вместо ответа я швырнула в него камнем: разумеется, промахнулась.

Кинулась к норну, упала рядом с ним на колени, в паническом страхе глядя на расплывающееся кровавое пятно на груди. Слёзы градом катились из глаз.

Он тяжело, с присвистом, кривясь от боли, дышал. Лежал посреди подтаявшего снега, всё ещё сжимая в пальцах кончар. Кинжал был воткнут в труп солдата, только что отдавшего душу местным богам. Нож из своей груди виконт вытащил, но зачем? Так же кровь вытекает быстрее. Или боялся, что он отравлен?

Янтарные глаза остановились на мне. С каким выражениям смотрят, не знаю, — не видно сквозь пелену моих слёз.

Обнимаю его за плечи, приподнимаю голову, укладываю себе на колени, судорожно пытаюсь оторвать полосу от нижней рубашки, чтобы перевязать рану.