Ольга Романовская - Песочные часы

— Зачем мне лошадь? — удивилась я, прикрывая дверь, чтобы свет нее мешал Сагаре.

— Ты же наверняка в Кевар захочешь съездить — пригодится. Не беспокойся, я вам нищенствовать не позволю, регулярно буду деньги посылать.

Он так изменился. Нет, не только внешне (это-то пройдёт, когда успокоится и отдохнёт), а внутренне. Куда делась его гордость, самоуверенность, чувство превосходства? Никогда бы не подумала, что этот год так его сломит. Год одиночества.

Знала бы, что вы любите меня, а не воплощение вашей супруги, не мать наследника, не красивую вещь, сделала всё иначе. Без боли. Но вы мне никогда этого не говорили, а я и подумать не могла, что могу стать любовью норна.

Следовало, конечно, догадаться, особенно по его ревности, страхам, этому ожерелью, тому, что посадил рядом супругой на праздновании своего дня рождения, тому, как он обрушился на Шоанеза, поведению до и после военной компании, намёкам Раша — как много, оказывается, всего было! А я зациклилась только на себе, на образе виконта Тиадея в начале нашего знакомства. Когда меня ещё били. Но, теперь я знала, били не так, как должны были бы. Бил сам. Этого я никогда не забуду, но теперь понимаю, что под чужими руками мне было бы много больнее.

И эта история с каплями. Теперь я всё понимала. Бил в приступе ярости, вызванном болью и ложью и предательством близкого человека. Это не было наказанием, это было его сиюминутной реакцией, не хозяина, а мужчины. Неконтролируемой реакцией. И его отрезвили мои слёзы. Какая же я идиотка, слёзы имеют значение только для того, кто тебя любит. Потому что иначе я стала бы хырой, потому что иначе он не позвал бы врача, потому что иначе бы он изнасиловал меня на том диване. А его напугали, заставили успокаивать, оправдываться слезинки на щеке торхи.

— Спокойной ночи, — предавшись воспоминаниям, я и не заметила, как он подошёл к двери. — Уже поздно, а тебе рано вставать. Не стану лишать тебя отдыха.

Я сделала шаг к нему:

— Вы же не хотели уходить, мой норн.

— Зато ты не желаешь, чтобы я остался. Ты свой выбор сделала. Упрашивать я не буду. Я всё понял, змейка, только, как выяснилось, слишком поздно. Всё то, чего не желал замечать. Но что толку-то!

Вернувшись ко мне, виконт снова ласково коснулся ладонью моего лица. На этот раз я не отстранилась, а перехватила его руку и задержала в пальцах.

Я впервые не испытывала робости, скованности, страха, потому что больше не была торхой, обязанной разыгрывать то, чего нет.

Мне было жаль его, хотелось сделать что-то приятное. Опять-таки отец двоих моих детей. Не могла я просто так его отпустить.

Но и делать ещё больнее не хотела, дарить ложную надежду. С другой стороны, я же никогда… А он…Да и не безразличен, недаром же в тёмном переулке о нём вспоминала. Нет, я не люблю его, но оттого, что ему плохо, действительно плохо, и мне становится нехорошо.

И Сагару сразу принял. Я не могла ошибиться, всё было искренне.

Только эти семь лет, мой норн…

Я почувствовала осторожное прикосновение его второй руки к своей спине. Хочет обнять. Сделала полшага вперёд, чтобы было удобнее, и сама положила пальцы ему на плечо. Улыбнулась, сказала, что не прогоняю его.

Он притянул меня к себе, уткнулся лицом в волосы и молча замер.

Я осторожно коснулась выбившихся из узла на затылке прядей — никак не отреагировал, будто умер. Погладила по напряжённой шее, чувствуя, как медленно расслабляются мышцы под моими пальцами.

Вторая рука легла ему на спину. Что ж, пора вспомнить успокоительный массаж. Он ведь никогда никому в своей слабости не признается, к врачу не обратится, а ведь всё это оставляет след на здоровье. Не хочу, чтобы Рагнар рос сиротой.

И звериную тоску в глазах виконта тоже видеть не хочу.

И возвращаться в Арарг. Хотя знаю, что там меня будут холить и лелеять, что он любому горло перегрызёт за оброненное в мой адрес оскорбление.

Виконт понял голову и посмотрел мне в глаза. Пристально, как любила смотреть его дочь.

— Помнится, когда-то я говорил, что у тебя много положительных качеств, которым могли бы позавидовать многие араргки. Одно из них сочувствие. Только жалость оскорбительна, змейка.

— Араргским военным с детства вдалбливают эту истину?

Я убрала руки.

— Причём тут это! — раздражённо ответил он, тоже отпустив меня. — Я совсем о другом. О том, что унизительно, и чего я не желаю. Потому что это ложь…

— Это сочувствие, мой норн, и ничего гадкого в этом нет. Никакого высокомерия, лицемерия и унижения.

Я хотела объяснить, чтобы он понял, но не успела: виконт поцеловал меня. Даже не поцеловал, а коснулся губ, словно пробуя их на вкус. Даже стыдно стало: я совсем за ними не следила, только, когда трескались от мороза, мазала жиром.

А у него обветрившиеся. Ещё бы — мужчины вообще за этим не следят.

Увлеклась дурацкими мыслями и не заметила, что меня снова обняли, только на этот раз крепче, так, что я ощущала запах его кожи. Та ещё смесь! Но свидетельствовавшая о том, что он не лгал и искал сам. Тут и Раш, и конский пот, и все прелести долгой дороги. Самый приятный — привкус дыма костра. Мой норн, неужели вы под открытым небом ночевали?

Обняла его в ответ — не стоять же столбом, как кукла. Не оттолкнула же.

— Я тебя действительно люблю и действительно хочу, чтобы ты носила мою фамилию и мой герб, — прошептал норн, проведя рукой по моей спине. — Небесные заступники, я уже успел забыть, какая ты красивая, как просвечивает на свету твоя кожа! Целая вечность…

Вопреки ожиданиям, он отпустил меня.

Видимо, выглядела я слишком озадаченной, потому что виконт счёл нужным пояснить своё поведение, правда, всего одной фразой:

— Тебе неприятно.

Не вопрос, а утверждение. Даже обидно стало, что он опять всё за меня решает, что я думаю, что я чувствую. Но промолчала, пошла провожать его.

Попросила передать кое-что на словах норине Мирабель, потом, краснея, попросила подарить что-нибудь Рагнару от моего имени.

— Значит, не приедешь? — погрустнел норн. — Ты была бы для сына лучшим подарком. Но, если надумаешь, пиши. Обещаю, что надоедать своими чувствами не буду, но моё брачное предложение остаётся в силе.

На прощание он склонился над моей рукой. Долго не хотел отпускать, а потом поцеловал запястье. И, видимо, подумав, что хуже уже не будет, или просто поддавшись эмоциям, снова приник к моим губам, на этот раз настоящим поцелуем. На который я, дрогнув, ответила. Ответная реакция последовала незамедлительно.

Виконт так ко мне ласкался, что даже и мысли выставить за дверь не возникло. Их вообще не было, просто тепло и приятно. Меня ведь полтора года не обнимали, даже забыла, что при этом чувствуешь.