Мария Капшина - О верности крыс

Аст сжал колени, Свист поднялся в ленивую рысцу шагов на десять и снова пошёл шагом.

Злиться, вроде бы, не на кого, правильно мелкий говорит, но всё равно ж злишься. Потому и поспешил уйти… Хорошо хоть, град уже кончился, вымокли всё равно до нитки, но тащить остальных, и Атку в том числе, через град до самого Ревеня — это как-то неправильно.

Злился на себя вот, что не догадался. И на Птицу… на Тидзану о-Кайле, за то, что не соизволила сказать раньше. Аст бы тогда глядел в её сторону куда реже, и точно бы не дошло до…

Аст очнулся как раз вовремя, чтоб не прозевать поворот. Нырнул, пригибаясь к конской шее, в низкую арку, рассчитанную на пеших, но никак не на верховых. Вдоль одной стены подворотни громоздились большие напольные кувшины под вино. Эти были с треснутыми боками или битыми днищами, отчего в них давно уже не хранилось ничего, кроме кошек.

После арки Аст свернул к главной площади, срезать дорогу. Ближе к центру на глаза попадалось всё больше высоких домов, чистокровных лошадей и богатых всадников, и мысли Аста снова свернули в неприятную сторону. Пару лет назад он ездил с роднёй матери в Тойлею, и едва не нарвался на проблемы, вздумав так срезать дорогу по центральной улице. Спасибо дядьке, который успел перехватить: это Сойге и Тиволи — герцогства конников, где верхом ездят все. В нормальных столицах центральные улицы для дворян, простым людям там верхом разъезжать запрещено…

Аст зло прищурился и послал Свиста в галоп — квартала на два, после пришлось тормозить, с мелким гравием из-под копыт, потому что центральная улица была перекрыта. Ну, не совсем перекрыта, строго говоря. Но по обочинам толпились люди, и были заготовлены горками дрова для ночных костров, а по центру улицы двигалась процессия. Факельщики — с незажжёнными пока факелами; монахи в низко надвинутых капюшонах — "привратники", слуги Кеила-Слепого, стража границ; актёры в масках младших Вечных, четвёртого ранга — призраки, духи, домовые, водяные, лешие, красивые или гротескные, смотря кого изображают…

Главные празднества начнутся завтра; сегодня процессия только идёт к храму Кеила, чтобы зажечь факелы и пронести освящённый огонь по городу, поделиться им со всеми, запалить неделю костров.

Аст привстал, коленями на холку, высматривая хвост процессии. За "Вечными" шли жонглёры, дальше — барабанщики, а дальше было не различить за поворотом. Но до сумерек оставалось уже не слишком долго, и Аст рассудил, что хвост должен быть близок: на закате вся эта цветная змея должна уже возвращаться с факелами. А объезжать через Рогатые ворота далеко, остальные ворота ещё дальше, а от Рогатых пока выедешь на дорогу до Ревеня… Проще уж ночевать остаться, если шествие затянется. И Аст стал смотреть. Неделя костров, завершающаяся Порогом полуночи, — это имперский праздник, а не сойгийский.

Имперцы говорят, что шесть лун год растёт, а шесть — старится, и грани между ростом и старением зовут Порогами. Летний порог, полуденный, малый, им ведает Наама. Зимний же, больший, Порог полуночи — смерть года, после которой Кеил забирает его на суд. Пять или шесть суток он судит год, и в это время границы между мирами, между сном и явью, жизнью и смертью, правдой и ложью никто не стережёт. Поэтому люди сами жгут костры и стоят на страже.

В Сойге был другой календарь, и крупные праздники в нём приходились на весну, когда стада поднимали вверх, на летние пастбища, и на осень, когда их сгоняли на равнину на зиму. Вен говорил, что когда-то весну и осень справляли после того, как род откочует на другое становище…

Аст подумал, что Вен сейчас где-то в процессии, и смотреть как-то расхотелось. Хотя вообще-то любопытно было. Имперские праздники по Сойге справляли не везде, вблизи от крупных трактов и городов, да и там уж точно не с таким размахом. Дядька брал как-то Аста в Тахитар в Порог полуночи, поглядеть на погребальный костёр старого года, но процессия там была короткая и скучная. Не то что тут, пышно, людно, богато, и дворяне наверняка едут. Может, Птицу увидеть удастся; Атка говорила, вроде, что она на Неделю костров в Сойге… Хотя что там увидишь, в закрытых носилках.

Аст стал было представлять себе Птицу в богатом платье, потом оборвал себя и стал высматривать труп старого года. Если несут, значит, конец процессии близко, это Аст по рассказам помнил. А дворяне все уже проехали наверняка, в голове.

Прошло с полчаса, прежде чем Аст убедился в ошибочности этого предположения. За это время он успел заскучать, обвинить разносчика пирожков в торговле кошатиной, сбить цену на треть, поужинать и заскучать снова. Потом из-за поворота слева показалась повозка с одетой в траурные красные с чёрным одежды куклой старика, умершего года. Сразу следом опять шли факельщики и "привратники", а следом ехала группа верховых, и за ними крытые носилки. В носилках, вероятно, ехали кьол Каехо: Клайенна и Найша, поскольку среди всадников Аст узнал герцога и Вена с Птицей. Птица была не в платье, в верховом костюме, и не сказать, чтоб пышном — Аст видел купцов, разряженных пышнее. Но ткани были дорогие, сапоги ещё дороже, не говоря уж о золотом шитье на шапке — тот же узор, что на воротнике запашной куртки и перчатках… Да одна лошадь, даже без сбруи, стоила больше, чем дом Астовых родителей!

Свист недовольно фыркнул и мотнул головой — Аст оторвался от процессии и перестал тянуть на себя поводья.

Есть разные виды скромности. Скромно одетая в бархат о-Кайле выглядела до мозга костей — дворянкой, зверем другой породы. При других условиях Аст и не подумал бы искать сходства. а если бы и заметил случайно, то посчитал бы странным совпадением. Что общего может быть у дворянки — со встрёпанной Птицей, чистящей пол под присадами? Единственные перчатки, которые Аст на ней видел, были охотничьи, да не парадные расшитые, как на картинках, а старые, здорово потрёпанные птичьими когтями, но вполне ещё рабочие. Не по размеру большие и неуклюжие варежки. А манера держать себя… У простых тоже бывает такая манера, — если ты свободный человек, а не раб. Благородных делает наряд, оружие, лошадь, свита. А манера… Что в простом назовут наглостью и смутьянством, в дворянине окажется врождённым благородством, вот и всей разницы. Была бы свита побольше да вооружена получше.

Вен сказал что-то, и все трое рассмеялись: он, герцог, Тидзо… Аст спохватился и стал осаживать Свиста назад, ему крайне не хотелось, чтоб его заметили. Соседи по толпе заругались, расступаясь, и Аст с облегчением развернул Свиста и свернул в проулок. Рогатые ворота так Рогатые ворота, и хал с ним со всем.

Он успел доехать почти до самых ворот, уже смеркалось, хорошо так, густо смеркалось. В улочке на подъезде к воротам гулко слышались неспешные шаги Свиста по гладкой брусчатке, потом вдруг в этот перестук вплёлся чужой дробный галоп: кто-то позади Аста вывернул из боковой улочки на эту.