Никому и никогда - Loafer83
Сборы были недолгими, после посещения музея, они за неделю собрались. Вещей не было, кроме тех, что были на них и смены белья в рюкзаке Юли, у Йоки не было даже вещмешка. Из куска бурой ткани, найденной в бане, Йока сшила два мешка для провизии. Юля получала доппаек за выработку сверх нормы, легко отправляя однотипные отчеты на новый контент, попадая на 96 %, не нарочно оставляя досадные промахи, инстинктивно защищаясь от обвинения в читерстве. не съедала все, поэтому они решили замораживать еду, пряча у дальней стены их барака в металлическом ящике, стоявшим здесь будто бы специально для этих целей. Охранники знали о тайнике, с интересом следя за девушками, пытавшимися делать вид, что прогуливаются и беседуют, в одно касание пряча в ящик завернутый в пленку корм, больше напоминавший кусок камня. Перед уходом они нашли в ящике походную горелку, два горных топорика и две канистры с водой, выполненные виде старомодного школьного ранца. При ходьбе вода вращала небольшую турбину, накопленная энергия расходовалась на подогрев воды. Охранники подошли к ним и с любопытством смотрели, через имплант подсказывая Йоке, что и как надо использовать. Кроме беовульфов никто не знал и не замечал подготовку к побегу, а когда девушки ушли на работы и не вернулись, все решили, что пришел их срок, и справедливость восторжествовала, отправив страшных государственных преступников на утилизацию. Удивительно, но почти все считали, что они здесь ненадолго, и скоро ошибка вскроется, и они вернутся домой. Многие были готовы сотрудничать, и начальник охраны каждый день получал доносы, особенно много на Йоку и Юлю. Охранники с удовольствием читали, хохоча скрипучим рычанием, наводившим ужас на особо трепетных зеков. Считалось, что киборги так рычали над разорванным трупом беглеца, забывая о том, что каждый мог свободно покинут лагерь и уйти, куда глаза глядят. Это плохо укладывалось в голове, люди строили собственную тюрьму для себя и других, не желая думать и понимать, что бежать было некуда, кроме подъема наверх, что приравнивалось к добровольной утилизации. По старым нормативам, которые забыли или не захотели отменять, каждый, кто собирался подняться наверх, выйти из шахты, должен был быть обеспечен спецодеждой, запасом еды и воды, горным инструментом и источником тепла. Охрана без раздумий следовала правилам, не находя в них ни одного противоречия с установленным режимом для заключенных, имевшим второстепенное значение перед правом человека на жизнь и на смерть.
Вход в шахту располагался довольно далеко от лагеря. Если идти по дороге до каменоломни, но не сворачивать, то за день можно было дойти. Бывалые зеки рассказывали о старой башне, расположенной на южном берегу острова. Байки пугали новеньких, никому не хотелось попасть в закрытую тюрьму для смертников, и все забывали о том, что смертная казнь была запрещена законом первого уровня. На самом деле это был бетонный колодец с полуразвалившимся серпантином внутри и складскими помещениями, давно уже вскрытыми и растасканными. Раньше по серпантину двигались тяжелые машины, завозилась техника и стройматериалы, пока не научились использовать имеющееся под рукой. Как и все, со временем дороги рушились, их никто не ремонтировал, а когда люди окончательно перебрались под землю, про колодец все забыли, сняв и охрану, за много десятилетий, складывавшихся в два столетия, не было ни одного вторжения сверху. По документам шахта считалась обрушившейся в результате прямого попадания ядерного заряда в десятки миллионов тонн в тротиловом эквиваленте, но ветер, пробиравшийся к подземному озеру, доказывал обратное, принося не только холод, перемешанный с взвешенными изотопами недораспавшихся злобных частиц, но и песок, и немного жизни, в виде дохлых насекомых или червей, стойких подземных жителей, имевших доступ на свободу.
Их никто не провожал, по дороге Юля боролась с собой, чтобы не повернуть обратно, не побежать в знакомый, пускай и мерзкий мир, казавшийся с каждым шагом гораздо надежнее и лучше. С ужасом она нашла в себе мысль о благодарности к этому кошмару, что все не так плохо, что было бы еще хуже, если бы о ней не позаботились власти, а ее заключение не просто так, и ей стоит задуматься, понять и исправить ошибки, и тогда ее примут обратно. Эта липкая ползучая мерзость пыталась пробиться ей в голову, отбрасываемая на подступах возбужденным от страха перед неопределенностью мозгом. Оберег жег грудь, она понимала, что кто-то хочет залезть в нее, завладеть ее сознанием, и все чаще она слышала его, слышала его голос, до смешения похожий на душные нравоучения матери. «Ты не ценишь, что для тебя сделали мы с отцом. Ты даже не понимаешь, как мы жили раньше, и если бы не президент, то ты бы жила точно также! Ты получила все и сразу, не приложив ни одного усилия! Ты даже не понимаешь, что он нас всех спас, что без него мы бы пропали, нас бы поработили, нас бы истребили!». Голоса сливались в невыносимый хор, пытавшийся разорвать голову изнутри, разметать остатки ее личности на ледяном сером бетоне, смешать с грязью, превратить в ничто.
«Тихо, тихо», — Йока тогда останавливалась и обнимала ее, потом пристально смотрела в глаза, видя и понимая все, что с ней происходит: «Они пытаются пробить тебя. Это не ты, это такая защита, понимаешь? Мой дух видит их — они слабые, низший уровень, и ты можешь их победить. Подумай о тех, кого любишь, подумай о том, что им грозит, если они попадут сюда».
Юля согласно кивала, пыталась улыбаться и шла дальше, думая об Альфире, Максиме, Илье и Арнольде, вспоминая учеников из секции, очень скучая по своим мальчишкам, вспоминая тренера, который смотрел на нее улыбаясь, подбадривая еле заметным жестом, чуть вздергивая правую руку, пытаясь приподнять ее, заставить прыгнуть. Она думала о Мэй, вспоминала ресторан, ее доброту и строгость, но и чувствуя открытость и любовь к ней. И она любила ее, она всех любила, даже родителей, отбрасывая весь их психоз о ее будущем, отбрасывая назад все промытые пропагандой нравоучения, вспоминая их настоящих, любящих ее и брата, но все реже пробивавшихся сквозь броню навязанной госпропагандой личности. Но Юля знала, что они, настоящие, еще живы,
