Никому и никогда - Loafer83

— Хорошо, заберу. А ты как, ты где? Куда ты идешь?! — она вскрикнула, от понимания, мертвец в зеркале испугался еще сильнее, и она отвернулась, зачем-то спрятавшись в углу небольшой комнаты, словно спасаясь от чужих глаз. — Егор, Егор, пожалуйста, не ходи. Не ходи к ним, я тебя умоляю!

— Не надо, я не стою твоих слез, — со смешком ответил он. В трубку ворвался морозный ветер, она почувствовала, что вокруг него разыгралась метель, и ей стало холодно, хотя батареи жгли беспощадно.

— Нет, стоишь. Я не шучу, пожалуйста, не ходи, — прошептала она и заплакала.

— Прости, но по-другому нельзя. У меня нет другого выхода. Я должен, должен, понимаешь. Я знаю как, поверь, я знаю. Оно, это, не знаю что это, но оно пожирает меня изнутри. Я пока держусь, я им управляю, но я так долго не смогу держаться. Я не хочу, понимаешь, не хочу, не хочу стать как они. Не надо, не надо этого, — он задыхался от быстрой речи. Она слушала, как тяжело он дышит, но это было дыхание не больного, а наоборот очень сильного человека, который с трудом сдерживает эту силу внутри себя.

— Да, я понимаю, — она села на пол, обхватив колени, смотря на телефон сквозь пелену слез. Егор дышал, комната заполнялась им. Она пыталась запомнить его, запомнить настоящим, каким она увидела его впервые, таким, каким он был до. — Я все сделаю, кот будет спасен.

— Спасибо, — он глухо засмеялся. — Мы больше никогда не увидимся. Не подходи ко мне, а то я сломаюсь. А мы неплохо работали вместе, как напарники из американских боевиков, а?

— Да, неплохо, — она всхлипнула. — Я всю жизнь мечтала о брате, и вот ты бросаешь меня! А я тебя только полюбила!

— И я тебя. Чтобы со мной не случилось, знай, что я люблю тебя. Нет, не как женщину, как сестру. Любить кого-то по-другому я не могу, слишком многое во мне выгорело. А ты не будь дурой!

— А я дура? — Аврора оживилась и вытерла слезы, улыбнувшись.

— Еще какая. Выкинь все из головы и выходи замуж, а то пропадешь.

— Я знаю, но и я по-другому не могу. Ты же знаешь это, — улыбалась она, смотря на телефон на коленях. Она поцеловала воздух, он почувствовал это, глубоко вздохнув.

— Прощай, сестренка.

— Прощай, брат. Когда будет невмоготу, вспомни обо мне, как я люблю тебя, и кот тебя тоже любит.

— Спасибо, прощай.

Экран погас. Она долго сидела неподвижно, смотря на телефон. Потом резко вскочила и попробовала перезвонить, но абонент был недоступен, а во второй раз номер уже не существовал. Она хотела броситься за ним, он же к ним в логово поехал, наверное, но встала у двери, уткнувшись лбом в зеркало. Она не спросила кличку кота. «Ну и ладно, буду звать его Егор!» — решила Аврора, надела халат и проверила шприц. В зеркале грустно улыбалась нежить, потеки слез разрезали тени, и лицо покрылось жуткими рубцами.

— Ну и пугало! Точно вколю кому-нибудь это! — она погрозила отражению огромным шприцом и пошла в отделение, нарочно вбивая каблуки в пол, чтобы все слышали.

Егор осмотрелся. Бульвар затих, далеко буксовала машина на первом снегу, и этот звук пропадал в полном безмолвии, накрывшем улицу. Странно, было не так поздно, горели фонари, витрины магазинов на другой стороне, но ни в магазинах, ни в кафе никого не было, только пустой яркий свет. Они знали, что он идет к ним. Они видели в нем своего, признавали и, что ему особо понравилось, боялись.

Он вошел за ворота, замок деликатно щелкнул. Он не повернет назад, как не повернул назад в больнице, сняв с себя все датчики, отключившись от всех аппаратов. Пришлось напугать бедных девушек, когда он ворвался в сестринскую, требуя одежду, но по-другому было нельзя. Ничего было больше нельзя по-другому! Тот мутант что-то открыл в нем, нет, не передал, а открыл. И Егор впустил это в себя, забрав у Авроры. Оно бросилось, уверенное, сильное, желая завладеть им, и не смогло. Он оказался сильнее, его ненависть оказалась сильнее, и одна чернота победила другую, заставив наполнить его силой, заставив забыть про боль, про сломанные кости, которые уже срослись, криво, и он был ужасен, но разве это так важно. Он был свой для них, они его впустили и приглашали к себе — подавленное нечто сообщало об этом. Оно оказалось таким же трусливым перед большей силой, как и те недочеловеки, которых он ловил и наказывал сам, когда понимал бессилие закона. И этот трус внутри него ждал, нечто ждало, когда он даст слабину, и тогда оно отомстит.

Плана не было, как не было и понимания того, что он может сделать. Он шел уверенно, одним взглядом увидев все их ловушки и скрытые точки наблюдения. Ему открыли дверь, ухоженные люди, лишенные пола внутри себя, имевшие красивые женские и мужские тела, облаченные в одинаковые серые костюмы. Они приветствовали его, они склонялись перед ним. Теперь здесь был его дом, последний для него и для них. Амулет обжег сердце, он почувствовал, что не один, кто-то вошел вместе с ним, незамеченный, опасный для них. И они не видят его, улыбаются и ведут по коридору, как почетного гостя. Амулет хранил еще тепло и запах Авроры, но это была не ее вещь, но и ее тоже. Она не знает, что он у нее, как и не знает, как он смог освободить ее от этой ноши. Он и сам этого не знает.

48. Шахта

Глубокая, скрытая в глубине от невежественных глаз, как дыра, впадина на старом теле, из которой вышел весь гной, и осталась лишь боль и тошнотворная чернота, страх заглянуть глубже, узнать себя. Заделать, заклеить, забетонировать, засыпать и забыть навсегда, потом выровнять, засадить, облагородить и никому не рассказывать. Но уродство в теле земли ничем не скроешь, и должно пройти много тысяч лет, чтобы планета сама справилась со своим недугом, примерилась с травмой, как привыкает бывший больной, прячет под одеждой или прячется сам.

Шахта была колоссального размера, невозможно было представить себе ее полностью, а от примитивной 3D-модели, служившей картой, делалось жутко. Карту могла видеть только Йока, Вервольф залил ее напрямую в имплант, а паспорт заключенной ее уровня не полагался, как и другая техника. Йока путалась, уводила не туда, рисуя на песке ориентиры, пытаясь объяснить Юле. Получалось неважно,