Хаген Альварсон - Девятый Замок

Свен Свенсон тоже это знал.

— Ругин Гальдрар! — крикнул он яростно. — Будь ты проклят! Не дожить тебе до Середины лета! Ты ведь не бессмертен! А вы, люди добрые, расходитесь! Нечего тут делать!

Люди зашумели. Они не хотели расходиться. Зрела драка. Ветер пахнул кровью.

— Идём отсюда, чужак, — проворчал Снорри, и они стали выбираться из толпы. Снорри словно наяву видел, как горожане ломятся вперёд, как тупое мычащее стадо прёт напролом, и как чужеземец поднимает красивый резной посох, а потом — дождь из пламенных черепов хлещет толпу, словно плетью, сечёт, жжёт беспощадно, карает, наказывает, не видя павших на колени… Ибо у него была эта высочайшая власть!

Конечно, было бы им поделом. Но, как никак, это собрались его, Снорри, соплеменники…

— Спасибо, Упрямый, — шепнул с улыбкой друид и добавил, только для Снорри. — Меня зовут Корд'аэн О'Флиннах.

— Рад знакомству, — усмехнулся пивовар. — Я — Снорри Турлогсон. Так что всё-таки случилось?..

— Тогда Свен потребовал, чтобы Ругин открыл ему Руну Нифля, — говорила Митрун, пока они шли к трактиру. — А Ругин отказался, и не стал объяснять, почему. Свен устроил так, чтобы люди согласились дать чужеземцам-вердам земли для поселения и постройки мануфактуры.

— Хоть и не всем это по душе, — заметил Эльри.

— Свен посулил выгоду многим, и тебе, Эльри, — с укором сказала Митрун. — Да и тебе, Снорри, не надо было бы ездить на юг на торги, сюда бы всё везли.

Снорри промолчал. Митрун продолжила:

— А потом Ругин пригрозил спеть Руну Нифля, если Свен всё-таки даст чужакам земли. Тогда староста попросил его, — указала на Корд'аэна, — рассудить это дело, ибо говорят, что пришлому всегда виднее…

…Руна Нифля, Тайна Тумана — то была колдовская песнь, древняя, как корни гор, где она зазвучала впервые. Кто решится её спеть — облечёт себя туманом, скроется от глаз чужеземцев, от случайных путников и от врагов. Станут искать — днём с огнём не найдут. Есть, правда, способы, как проникнуть под покров тумана — только мало кто их знает. Но если забудешь, как сбросить мару, как выйти из морока, — там и останешься на веки вечные, в бескрайних туманах Страны Мёртвых…

…Снорри уже доводилось слышать Руну Нифля и видеть её туман. Однажды — он тогда был совсем мальчишкой — в Вестарфьорд вошли корабли. Полосатыми были их паруса, а носы скалились резными пастями змеев. То были драккары — боевые ладьи викингов, мореходов из Хлордира, Страны Заливов. Никто не знал, зачем они пожаловали, но, кажется, не торговать, ибо больше было при них железа, чем серебра. Великаны-хлорды волоком перетащили ладьи в Андару и пошли на юг. Жители Норгарда прятались в домах, город опустел, вымер. Только Ругин Гальдрар остался — один против сурового неба.

Взял лёгкую арфу, вышел к реке и заиграл. Тревожной зыбью вздрогнула Андара, ибо музыка та была красива, но холодна. Птицы летели прочь, рыбы уходили на дно, только змеи да сороки слушали струнный голос. Ругин завёл старую песнь. Снорри всё слышал, ибо спрятался в кустах, только не понял ни словечка. Колдун пел на древнем наречии, на изначальном языке народа Двергар, ныне совсем забытом. Туман был в его песне, пелена дождя, лёгкие крылья сна. Шёпот теней, неуловимое движение в листве, увядание деревьев. Плач ивы и смех снежной метели, заметающей последние следы…

…Над рекой поднялся туман. Серый плащ укрыл Норгард. Сквозь густое влажное покрывало виднелся лес, чернели стволы, но не было видно домов. Миг — и туман поглотил Ругина. Снорри остался один. Он хотел выскочить из кустов, озираясь, криком позвать на помощь, но вдруг показались драконьи пасти кораблей, и плеск вёсел оборвал песнь колдуна.

Снорри затаился, замер, оцепенел…

…Драккары шли прямо перед Норгардом. Викинги размеренно гребли. На носу переговаривались двое:

— Я слыхал, будто тут живут дверги-коротышки!

— Ты видишь хоть одного? Тебе, верно, солгали.

— Пожалуй. А то и разжились бы "блеском ложа дракона"…

Когда ладьи скрылись, Ругин снова ударил струны, запел — звонко, отрывисто — и схлынул туман, и вновь возник из ниоткуда славный Норгард…

Снорри тогда получил по заднице ремнём. Мать плакала. А Снорри долго ещё не мог согреться.

Те викинги не вернулись. То ли взяли землю на Юге и осели, то ли вернулись другим путём, то ли рухнули на поле брани и отправились в Золотые Палаты — кто скажет?..

— …а Свену — всё до задницы, кроме своей выгоды, — ворчал Ругин. — Он и мать продал бы, когда б нашёлся покупатель!

— Но… — попыталась возразить Митрун, да Ругин перебил:

— Не спорь, девка! Послушай, что умные люди говорят, коль своих мозгов нет. С людьми народа Верольд нельзя ужиться! Они придут — и всё здесь поменяют! Всё — лес, горы, Андару, сам воздух! А что ещё хуже — мы никогда не будем равны им. Мы для них всегда будем забавным Сказочным народцем, волшебными карликами, гномиками в смешных красных колпачках. А когда они разорят наш мир, когда сами уже не смогут ничего из него высосать — о, тогда они во всем обвинят нас же самих, прольют нашу кровь, а потом — уйдут, оставив за собою лишь холодеющие руины. Я не пущу их в Норгард! Такова была воля и покойной Арны. Впрочем, девка, не твоего ума это дело!

Митрун вспыхнула:

— А когда жива была Арна — так ли ты с нею говорил?

— Куда тебе до Арны! — сплюнул Ругин. — Дурная баба!

— Придержи-ка язык, колдун! — сказал Снорри не слишком ласково. — Мы тебе не грубили!

— Ты, рыжий, сделал сегодня достойное дело, — отвечал старик. — Потому я дам тебе совет: наплачешься ты с этой женщиной! Хэй, друид, мы не закончили разговор!

И двое чародеев уселись в дальнем углу трактира.

— Что на тебя нашло, Митрун, любовь моя? — спросил Снорри. — Мало проку спорить с нашим Ругином!

— А как не спорить, если он говорит глупости?! Кому станет хуже, если тут и впрямь поселятся верды? Живём, как в лесу… Это ты, Снорри, скажи, что нашло на тебя? Зачем ты защищал их? Могли же убить! Ты обо мне подумал?

И тут Снорри рассмеялся. Холодно, презрительно. Такой смех не прощают. Но остановиться он не мог. Ветер пел в его сердце.

— Коль меня убили бы, — сказал он сквозь смех, — на тебе женился бы Эльри, по старинному воинскому обычаю!

Митрун побледнела.

— Хорошо, — молвила она тихо. — Но запомни, ты, невыносимый дурак: дружба с этим чужаком принесёт тебе много горя. И я не стану нести его вместе с тобою!

И быстро пошла прочь, готовая плакать от обиды — но плакать не для чужих глаз… Эльри заметил:

— Не следовало тебе так говорить.