Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
— А летать? — спросила я. — Ты можешь летать?
Далех отдёрнул пискнувшую по карнизу штору и распахнул окно. Мне показалось, что узко, всё равно узко, хоть окна в госпитале и были огромные, но дракон как-то особенно ловко выскользнул за оконный переплёт — и взмыл в весеннее небо, уже начинающее остывать и темнеть.
Шикарно он летел, у меня дух захватило. Как живой.
— Далех, — выдохнула я в восторге, — ты молодец, ты просто молодец! Как же ты сделал?
У Далеха немедленно сделалась всегдашняя самодовольная мина:
— Так ведь и ты же говорила, белая тёмная леди: они из огня. И я из огня. Одна природа у нас с ними, с драконами. Я Белый Пёс из рода Белых Псов, любой из нас может огонь вернуть дракону, если огонь в нём погас, если огонь в нём погасили… Хорошо летит, высоко! — и с удовольствием поцокал восхищённо.
Я ему не мешала. Он честно заслужил, пусть цокает, сколько хочет. А потом сказала:
— Ты же понимаешь, что надо делать, Далех?
— А ничего делать не надо, — выдал он легкомысленно, с безмятежной ухмылочкой. — Сахи-аглийе, драконы, сами всё увидят, сами всё поймут. Лаурлиаэ им расскажет. Я только одно добавлю, леди Карла: что клятва аглийе держит, а вот удержат ли ваши северные Узлы — про то нам неведомо. Так что никаких бумажек, никаких рапортов от аглийе не будет. И никаких духов не будет. А если кто захочет сражаться и после смерти, сражаться вместе с живыми братьями захочет — тот уж сам поймёт, что и как ему делать.
— А… ты уверен? — я даже немного растерялась. — Я-то имела в виду, что ты им должен рассказать, что вся эта история с клятвами — это рискованно для души, больно и потери. И не означает, что можно поклясться, а потом соваться под адский огонь почём зря.
— О тёмная роза Севера, не причиняй себе забот, — ухмыльнулся этот тип ещё шире. — Аглийе есть аглийе, они всё равно решат сами. И если они решат — кто их переубедит? Я? Ты? Они же народ Нут, как и ашури. Дракон — он, прости меня, упрям, как десять ишаков, в решениях твёрд, как гранит Хуэйни-Аман, да ещё и огонь горит в нём. Дракон всех выслушает, потому что отец учил его слушать старших, а мать учила быть любезным. Выслушает — и сделает, как сам решил, потому что ни отец, ни мать, ни кости Нут его не переубедят, если решение уже принято.
— Непросто тебе с ними, наверное, — сказала я. — Те ещё ребята.
— Что ж делать, — Далех неопределённо покрутил ладонью в воздухе. — Такими уж они созданы, дети Огня. С огнём тоже не слишком-то легко договориться. Да и Нут… ты ведь должна понять: Нут бросает кости Случая на платок Предопределённости, Нут — своенравная богиня.
— Я думала, что Случай — это почти всегда ад, — удивилась я.
— Почти, но не всегда, — сказал Далех. — Но об этом я рассуждать не берусь. Пусть об этом рассуждают мудрые старики — вот ваш Иерарх, мудрый белый старец, пусть рассуждает. Я не буду. Я просто так скажу: дай огню гореть, а солнцу — светить, потому что помешать им мы с тобой всё равно не в силах.
— Обнадёжил! — хмыкнула я.
— Это ещё не всё, — Далех поднял палец. — Теперь у тебя, подруга Судьбы, есть свой дракон.
— Что-о? — у меня чуть глаза не выскочили. — С какого перепугу он мой?
— Так ведь обязан тебе жизнью, — сказал Далех таким тоном, будто иначе и быть не могло. — Тебе и великой матери. Он за царя Ашури, хана Хуэйни-Аман умер, теперь будет жить за вас. Таков уговор.
Вот тогда-то мне и понадобилось выйти на воздух, подышать и проветрить голову.
Вечер уже был синий, как чернила, а от запаха весны и морского ветра голова кружилась, как от вина, — но кое-что я всё-таки смогла себе прояснить.
И решила, что свой дракон — это очень даже неплохо. Даже если это фарфоровый дракон. Ну и то сказать: куда он денется, фарфоровый? Как-то на него посмотрят дома, на Юге? А главное — если он поранится или что-нибудь себе сломает, кто ему поможет?
Это наше население уже ко всему присмотрелось и привыкло, так что фарфоровый дракон никого особенно не удивит.
— Вы не замёрзли, леди Карла? — окликнул водитель мотора.
— Не замёрзла, — сказала я. — Но едем, конечно.
5
Я проснулась от досады.
Мне снились маленькие булочки с ежевичным джемом, которые пекла бабушка, ещё мне снилась копчёная серебрушка и жареная грудинка — и всё это какие-то подлые люди раскладывали передо мной, но по непонятным причинам съесть хоть что-то не получалось. И в конце концов я проснулась от досады и голода.
А солнце уже ярко освещало спальню, по ощущению — дело приближалось к полудню. И я подумала: как я вообще попала в спальню из мотора? Как-то этот момент совершенно выпал из памяти. А Тяпка, конечно, ужасно обрадовалась, что я проснулась, на радостях положила лапу мне на щёку и ткнула меня носом в глаз.
— Собака, погоди, — пробормотала я и позвонила Друзелле.
Друзелла, конечно, всё прояснила.
— Вы же сколько уж ночей или не спали, или спали урывками — сразу и не сосчитаешь, — сказала она. — Конечно, заснули в моторе мёртвым сном. Мессир Валор вас в спальню принёс — и Тяпа за вами пришла. А государыня не велела вас будить: все знают, какую вы гору работы свернули. Вам бы ещё покушать.
— Да! — заорала я, просыпаясь окончательно.
Друзелла понимающе улыбнулась:
— Мяса?
— Конечно, мяса! Много!
— Дикий междугорский вепрь с пряными травами подойдёт?
— Да, только целиком, — ответила я в тон, а Тяпка облизалась.
А платьице для меня приготовили без кринолина. И короткое: еле-еле прикрывает лодыжки. Ну и замечательно, подумала я. Очень удобно. Хватит ходить в клетке, я, в конце концов, не канарейка!
Я как раз заканчивала приводить себя в порядок, когда в спальню впорхнула Виллемина. Весёлая. Ей уже можно было не улыбаться: я обо всём догадывалась по тому, как она движется, по тому, как у неё глаза блестят. Она была весела, в пачке газет и каких-то бумаг новости сплошь хорошие, а в телеграфной ленточке — срочные и хорошие.
И моя бесценная королева бросила весь ворох на туалетный столик — мы обнялись.
— Я проспала весь день, — сказала я ей в плечо.
— Нет, дорогая, нет, — сказала Виллемина, поправляя мои локоны. — Ещё и до полудня далеко. Я соскучилась по тебе,
