Возвращение (СИ) - Галина Дмитриевна Гончарова
Боярин Заболоцкий к обеду только-только глаза продрал. Тяжелая ночь выдалась.
Это Устинья сделала самое умное, что могла — пошла, да и спать легла. А вот боярину солоно пришлось.
Сначала лекарь Михайле рану зашил. Потом перевозить его запретил, рану тревожить, хотя бы дня три. Пришлось его на боярском подворье устраивать, а к царевичу — а кого тут отправишь? Чай, царевич, не абы кто.
Пришлось заботы о раненом боярыне поручить, а самому ехать.
Царевич тоже дома не сидел нашелся на лембергской улице, у Истермана в гостях. Ему боярин все и рассказал. Упал в ноги, кланялся, благодарил.
Когда б не Михайла — погорели бы.
Точно.
Фёдор как услышал — трость сломал. Тяжелую, черного дерева... просто руками — и хрясь! Только щепки в разные стороны полетели. Боярин аж шарахнулся, но Руди его перехватил, успокоил. Понятно же, не на боярина гневаются, на татей.
Потом посланцы царевича отправились на двор к боярину.
Одного татя сволокли в мертвецкую, второго отдали в пыточный приказ. Понятно, пользы с них мало будет, ну а вдруг? Это ж не просто так поджигать шли, это точно на Устинью целили. Из-за царевича...
А это уже дело государево. Можно 'Слово и дело' кричать.
Заодно и царевич на подворье заехал к боярину. Приказал не чиниться, сразу к Михайле прошел... тот, бедняга, с лавки встать хотел, так Фёдор его мигом обратно уложил, придавил, благодарил за смекалку и за помощь.
Перстнем с руки пожаловал, а там, может, и еще чего будет.
Боярин тоже дураком не был, видел, как Аксинья на красавца поглядывает.
Ну так посмотрим... все ж Ижорский, не абы кто. Ежели будет у него вотчина, доход какой, так за него и Ксюху отдать можно будет. И Михайле с царевичем породниться выгода прямая.
Подумаем...
Царевич уехал — сынок домой пожаловал.
Служба, понятно, а все ж пораньше бы его... а то приехал — на готовенькое. Боярин махнул рукой, спихнул все на сына — и тоже спать пошел.
Подождут все дела до утра. А лучше — до обеда. Ему уж не семнадцать — резвым козликом скакать...
Справедливости ради, выспаться боярину дали. И обед для него сразу накрыли, и его любимые пироги с вязигой приготовили.
А как наелся боярин, как успокоился, так и явились к нему деточки.
Устя и Илюшка.
— Батюшка, позволишь слово молвить?
Боярин на сына посмотрел, живот погладил.
Гневаться неохота. Хорошо пироги легли.
— Говори, сынок.
* * *
— Батюшка, — Илья смотрел почти отчаянно. — Знаю я про Марью Апухтину. И про дочку ее тоже знаю. Устя сказала.
Боярин брови насупил.
Знает он. И что теперь — ругаться будет? Потребует на ком другом жениться? Так-то может... всякое бывает, хоть и редко. Ох и выдерет он дочку за косу! Поделом будет! Полезла, дурища... волос долог, ум короток!
— Батюшка, а когда я Машкину дочь в семью приму, не сможем мы у боярина Апухтина еще чего потребовать?
— Хм?
Тут уж мысли у Алексея Заболоцкого резвыми конями вдаль помчались.
Да попросить-то можно, там еще мельничка доходная, но...
— А с чего ты так решил, Илюша?
— Почему нет, батюшка? Устя к Машке ездила, она и сказала, что тоскует девка, из-за ребеночка слезы льет. Ну так... я и не против, пусть будет. Значит, и плодовитая, и рожать может, и наших детей любить будет. И мне обязана будет. Мы ж скажем, что это я с ней... тогда. Встретились, случилось, да я и не знал, а как она призналась, так и поженились. Девка — это ж не парень, ей не наследовать... авось, и не объест. Подрастет — замуж выдадим за кого семье полезного... Апухтины, всяко, нам должны будут. Никола Апухтин внучку-то никуда не денет, а боярыня Татьяна крепко злится. Ей чужие языки поперек горла, а так и рты заткнем, и нам лучше...
— Ишь ты, мудрый какой.
— Так ты, батюшка, тому и учил. Чтобы все в семью, чтобы род крепить.
Алексей задумался.
Почему нет-то? Умная мысль сыну в голову пришла. Сам додумался — или подсказал кто? Посмотрел на Устинью.
— А ты чего?
— А я тоже за Машку просить, батюшка. Очень уж она вчера убивалась. Родная же кровиночка...
Понятное дело — баба. Вечно у них какие-то жалости да слезности. Боярин и махнул рукой.
— Ладно. Поговорю я с Апухтиным... когда согласится он — пусть девчонку привозят.
— Когда поедем, батюшка?
— Да хоть и сейчас поедем. Ладно... через часок. Прикажи пока коней заложить, да подарок какой невесте найди.
— Благодарствую, батюшка.
Алексей только рукой махнул.
А и ладно. Тут сразу несколько уток одной стрелой сбить можно. И Апухтины довольны будут, и срам прикроется, и когда узнает кто лишнее... а тоже шипеть не станут. Не гулящую взял за себя Илюха, а просто — было у них до свадьбы.
Ну так удаль молодцу не в укор, а Машка молчала до последнего, вот и не знал никто. А как призналась она, так и оженили ребят. Дело житейское. И сраму никакого.
Повыгоднее кого найти?
Сначала Устяшу выдать, а потом через царевича кого посватать?
Э, нет. боярин Заболоцкий свое место знал, и лишнего ухватывать не хотел. Укусить-то ты можешь. А сожрать? Переварить? То-то и оно...
Даже если Устя за царевича пойдет, все равно... не много это и даст. Разве что почет, а что до денег... Борис крепок, править ему долго, еще и детей наделает. Фёдор тогда и вовсе в стороне от трона останется. Так что лучше на журавля в небе и не замахиваться, синица целее будет.
Поговорит он с Николой. Им обоим то выгодно, а когда выгода общая — и дело радостнее делается.
* * *
— ЧТО?!
Вот и для Истермана очередь кричать настала. И плевать, что государь!
— КАК — УБИЛИ?!
Борис на Истермана посмотрел даже с сочувствием. Понятное дело... пришел ты к государю, по какому-то делу, а тебе — и таким известием, да промеж ушей.
Кто другой и вовсе упал бы.
— Одним ударом. В сердце. Известно тебе что о делах его?
Руди ровно и не слышал.
— Государь... могу я увидеть его? Умоляю!
Борис подумал пару минут.
Где сейчас тело Данилы? В храме. А царица? Кажется, патриарх увел ее, да... Марина еще заглядывала. Он попросил супругу соболезнования выразить.
Вдруг да помирятся?
Не ссорились царицы так-то, но и друг друга не любили. А тут — от Марины и не надобно ничего, просто зайди, да посочувствуй. Так царица и
