Формула власти. Новая эпоха - Анастасия Поклад
— Реже, чем к прочим, — ответил Зарин. — Наша деревня в стороне от пеших и торговых путей, поэтому всем обычно лень делать крюк, чтобы сюда заглядывать. Вот за тем холмом поселение — туда каждый сезон наведываются.
Тенька с видом заправского путешественника еще раз обозрел холм, леса, деревню, и даже мост, который предстояло миновать.
— На капище часто ходите?
— У нас нет капища, — поправил Зарин.
— Как же нет, если оно вон там, — колдун уверенно ткнул пальцем в лес, из которого вытекала речка.
— В том лесу мама погибла, — тихо ответила обда, и от ее голоса спутников пробрало неприятным холодком.
По вечернему времени деревня выглядела тихой и полусонной. Лишь из трактира в конце улицы летели чьи-то оживленные голоса. Зарин проследил за взглядом Климы и произнес, хотя та ни о чем не спрашивала:
— Ты не думай. Отец больше никогда туда не ходил. Я уезжал — хозяйство большое было, две коровы, куры с цыплятками, огороду не перепахать. Бывало, по весне и осени рабочих нанимали. И дом отстроили хороший, соседям на зависть. Мыська, ну, то есть брат, помощником растет, голова-руки на месте. Наря с Люшей мелкие пока. Люша хоть и твоя сестра, но совсем не походит на тебя. А вот на отца — здорово.
Из-за поворота показался дом. И впрямь добротный, два этажа с чердаком, пристройки. Новый плетень, незнакомые деревья в цвету… Клима замерла. Взгляд зацепился за высокую раскидистую яблоню справа от порога. Когда-то вон та ветка была тоньше, ближе к земле, и мама подвязывала ее тряпочкой, чтобы не обломилась. Теперь и топором не сразу управишься…
— Тебя здесь не забыли, — быстро сказал Зарин, точно боялся, что Клима может так подумать. — Матушка мелким в пример ставила. Мол, не будете лениться, читать-считать научитесь, и поедете, как Климка, в Институт, там из вас господ сделают. А когда тебя искать из Ордена пришли, на селе вовсе переполох был. Даже трактирщик сказал, будто разгадал в тебе обду, когда ты за отцом пришла. А вот мельник не поверил, что ты обда, решил, орденцы напутали. Так они с трактирщиком при всех побились об заклад!
Клима молчала. До дома оставалось четыре десятка шагов. Все то ли чужое, то ли забытое. Клима помнила в лицо всех, у кого принимала клятву, но не могла вспомнить, как выглядел трактирщик. Дом когда-то умер вместе с мамой, и теперь странно было возвращаться на былое пепелище, где, оказывается, все это время не прекращалась жизнь.
Клима отчетливо поняла, что не хочет ни проходить внутрь чужого дома, ни фальшиво здороваться с чужой семьей. Она переступила с ноги на ногу, край доски мазнул по пыльной дороге и носкам высоких ботинок.
Дверь открылась и на двор вышла немолодая, но еще статная женщина. Под маленькой косынкой — тяжелая темно-пшеничная коса. Несколько мокрых от пота локонов обрамляли полное лицо. Женщина вытирала подолом фартука глиняный горшок, что-то мурлыкая себе под нос. На скрип калитки она подняла голову и ахнула, увидав вошедших. Горшок выпал из рук и покатился по земле, в гущу молодой тыквенной ботвы.
— Зарин? — всхлипнула она, делая шаг вперед, и вдруг замерла, в смятении прижав ладони к щекам. — Климушка! Ты?..
— Да, матушка, я ее нашел, — улыбнулся Зарин.
— Чена-а-ар!!! — завопила Климина мачеха на всю округу. — Сюда!
— Ну, что там опять стряслось? — ворчливо спросили откуда-то из окошка второго этажа, и Клима с трудом узнала полузабытый голос отца.
— Бегом, старый хрыч! Наши дети вернулись!!!
…Мачеха сгребла в охапку их обоих, обнимая и плача. Зарин обнимал ее в ответ, говоря, что тоже скучал, и зря она так волновалась: руки-ноги целы, одержана победа… Клима молчала, глядя из-за плеча мачехи на дом. Снова хлопнула дверь — это выбежал отец, поседевший, знакомо усатый.
Их глаза встретились.
— Цвиля! — выдохнул отец, побледнел и схватился за сердце.
Начался сущий балаган: откуда-то принесло троих малолетних детей, по вечернему времени босых и в нижних сорочках. Мачеха обнимала Теньку, а то чего он как неродной, да еще сиротинушка горькая, обнять некому. Зарин снимал с себя одного ребенка за другим, попутно пытаясь спасти от их любопытства доски. За забором уже начали собираться соседи.
А отец прижимал Климу к себе, то и дело называя маминым именем, целовал, гладил по голове и плакал навзрыд, словно ребенок. Клима стояла оглушенная и впервые в жизни даже близко не представляла, как себя вести.
* * *
Уже далеко заполночь праздник по случаю возвращения подошел к концу. Малолетних детей с трудом уложили спать, соседи разошлись по домам сами, после третьего намека, посулив завтра собраться снова. Мачеха стелила гостям, Зарин вполголоса рассказывал ей об их приключениях и одергивал Теньку, который постоянно норовил то приврать, то добавить терминов.
Клима с отцом вышли на темную веранду. Светили крупные звезды, через оградку лезли сорняки, уже требующие прополки. Несмотря на прохладу, донимали ранние весенние комары. Отец принес из дома подбитую мехом куртку и накинул дочке на плечи.
— Садись, Климушка. Вот сюда, на лавку.
Клима села рядом с отцом. Она по-прежнему не знала, что сказать. Прошло так много лет… Призраки детства столько не живут. Особенно, когда расстаешься с детством на восьмом году.
— Не знаю, говорили ли тебе, — тихо начал отец, — но ты вылитая мама. Я как увидал тебя сейчас — чуть рассудком не тронулся. Поблазнилось — моя Цвиля стоит, живая, молодая…
— Некому говорить было.
— Да, и впрямь, чего это я… кто ж знает Цвилю на чужбине, — голос отца сорвался, и он снова заплакал: — Климушка, доченька! Прости меня, прости, если сможешь…
Климе вспомнилось: вот он молодой, без морщин и голос еще звонкий. Заходит в дом, целует маму и лезет на печь. А чуть позднее — воет над ее сундуком с одеждой, перебирает уже не нужные платья, и так страшно на него смотреть, что Клима убегает прочь. Потом отец пьет, уже седой, в морщинах, говорит хрипло. В трактире с ужасом рассказывает собутыльникам, как дочь потрошила корову. Потом — женится на мачехе. Счастлив ли? Не пьет — и ладно. Год спустя провожает Климу в Институт, неловко целует на прощание и дает старую монету. Теперь Клима знает, что на серебре было изображено лицо последней обды. Откуда у отца могла взяться довоенная монета?.. Климе четырнадцать, она единственный раз приезжает из Института навестить дом. Отец ее сторонится. Боится? Уважает? Не понимает?.. А теперь он плачет на ее плече и просит прощения.
«Ведь он единственный, кроме меня, кто так хорошо
