Темные числа - Маттиас Зенкель
Там, где в волнах твоих отражается золото,
На древнем берегу…
– …цветет наш Омск с его садами… – более-менее в такт прохрипел Дюпон, надеясь, что милиционеры удовлетворятся местом назначения. Если бы он настаивал на электричке, по правилам игры пришлось бы показать паспорт. Милиционер проявил себя как образцовый работник, который самоотверженно посвящает себя рутинным делам:
– Покажи билет!
– Еще не купил, товарищ начальник.
Трофимыч хитро усмехнулся, словно Дюпон подсказал ему мысль:
– Чего тогда сидишь? Давай, давай! Ты же не хочешь опоздать на поезд, а?
Он прочно ухватил Дюпона за плечо и потащил через зал ожидания более-менее по прямой. Был тот критический час, когда все наземные и подземные существа торопились на работу. Можно было бы ринуться напролом сквозь толпу пассажиров и сбежать, если бы организму Дюпона не приходилось бороться с этанолом и диоксинами, если бы не нейромоторные расстройства после удара в висок, если бы… Милиционер провел Дюпона в самое начало очереди и простучал на окошке что-то азбукой Морзе.
– Ольга Эдуардовна, пожалуйста, помогите этому славному жителю Омска. Он торопится на поезд.
Дюпон криво улыбался в сторону и видел сам себя, криво улыбающегося в сторону. Билетерша посмотрела на слипшиеся волосы на висках, испачканное пальто и грязь под ногтями Дюпона. Когда Трофимыч снова кивнул ей, она вздохнула, всем видом давая понять, какое одолжение делает. Словно в качестве компенсации, она так изобретательно обсчиталась, что Дюпону пришлось отдать все оставшиеся в кошельке купюры. Как только он спрятал билет и монеты, Трофимыч велел поторапливаться. На платформе он сдал Дюпона в надежные руки курсантки, которой было по пути, и, ухмыляясь, отдал честь, когда поезд тронулся.
•
Транссибирская магистраль, 1987 год
Под скептическими взглядами веснушчатой курсантки Дюпон уснул в тепле, убаюканный равномерным стуком колес, и проснулся спустя двадцать один час. Страшно хотелось пить, желудок урчал. Плацкартный вагон освещали слабые ночные лампы. Дети сопели, пыхтели, причмокивали. Храпели баритоны и меццо-сопрано. Снаружи бушевала пурга, окно залепил обледенелый снег. На полке курсантки спал старик, и Дюпон понял, что уже по крайней мере одну станцию проехал без присмотра. Вдобавок он заключил, что курсантка могла быть той самой Толстой, которая принесла ему лотерейное послание в гостиницу «Россия», а Толстой, вероятно, уже осведомлен о его местонахождении и принимает необходимые меры. Ввиду отсутствия медицинской реабилитации он сделал еще несколько заключений и спустил ноги с полки: необходимо прощупать обстановку. Когда Дюпон нагнулся, надевая ботинки, в глазах потемнело и в висках снова застучало. Он нацедил горячей воды из титана, съел яблоко, которое обнаружилось в кармане пальто. Жуя, Дюпон изучал свое отражение в стекле вагонной двери: он видел сомнительного типа в замызганном пальто, в лучшем случае дальнего родственника, который стоял, скрестив ноги и прислонившись к покачивающейся стене; небритого инвалида с недоумевающим взглядом и кругами под глазами; блеклого пассажира в блеклом вагоне, переходящем на блеклый запасный путь. По всей видимости, никого из тех, кого он увидел, глядя на себя в зеркало, не ждало будущее, которое согласовывалось бы с его прежними планами. Самое позднее в Омске у всех сходящих с поезда проверят паспорта – доступ в закрытые города строго контролируется. Уже по этой причине следует использовать первую подвернувшуюся возможность и покинуть поезд. Но где он сейчас? Проводницы скрылись в купе. Вагон-ресторан закрыт. Матрос, куривший у окна в коридоре, лишь частично мог выражать мысли, притворялся, что специализируется на подводной географии, и переключился на угрозы поубивать предполагаемых соблазнителей своей невесты. Дюпону казалось, что движение губ матроса не совпадает с произносимыми словами. Дюпон закрыл глаза, но от покачивания поезда его снова замутило. Возвращаясь в купе, он высматривал, что можно использовать вместо туалетной бумаги. «Аргументы и факты», которые он стащил с багажной полки, помогли ему установить следующее:
Накануне дважды Герой Советского Союза Юрий Викторович Романенко вернулся на Землю, проведя в космосе рекордные триста двадцать шесть дней, и отныне вес очередного ордена будет прочно удерживать его на Земле.
Советский Союз установил дипломатические отношения с расположенной в Южном полушарии Республикой Науру площадью 21 км2.
Под влиянием физических перегрузок и биохимических веществ у Дюпона, очевидно, открылось кишечное кровотечение, или же он съел что-то, из-за чего его выделения приобрели такой критический цвет.
Газетную страницу можно свернуть пополам не более семи раз, но разорвать более ста раз.
Однако прежде чем он успел прийти к заключительным оценкам, в дверь забарабанили. Дюпон вернулся на полку, ломая голову, что делать дальше. Прочие ранние пташки и страдающие морской болезнью выстраивались в очередь у туалета. Старик с полки напротив, поприветствовав Дюпона, предложил ему кусок засахаренной лиственничной смолы. Дюпон знал, что это только усилит слюнотечение, но с благодарностью взял смолу. Студент на верхней полке над стариком читал потрепанную книжку Семенова. Два монгола на боковушках сделали из пластиковых банок стаканчики и смягчали пересохшее со сна горло кумысом.
Буря улеглась. Облака разошлись, и под робкими лучами восходящего солнца открылся вид на просеку, которая тянулась до самого горизонта. В падающем сбоку свете тысячи пней под снегом казались Дюпону шрифтом Брайля на рулоне бумаги, словно послание для слепых великанов. Но подумать о содержании послания он не успел: поезд остановился на перегоне. Рельсы делали поворот, и взору Дюпона предстали десять человек в форме, взбирающиеся по склону недалеко от локомотива. Гусеничная машина, которая, наверное, и доставила эту компанию, выпустила облако копоти и развернулась. Что это, облава или обычная проверка при въезде в закрытую зону Омска? Паспорт остался в гостинице «Россия», вид на жительство, правда, действителен только в столице, а в кармане пальто лежала записная книжка с лазурной обложкой. Даже если записную книжку получится спрятать или подсунуть попутчику, она будет навсегда потеряна для Дюпона. Kdo uteĉe, ten vyhraje – снова вспомнилось ему. Знать бы только, в какой момент бегство превращается в победу.
– Отец, а давно ты подсел?
– В Перми, а еду дальше, по БАМу, в Советскую Гавань, там мой зять работает на судоремонтном заводе, – пустился болтать старик.
Дюпон накинул пальто, на ходу прихватил ушанку, одеяло и туго набитую авоську, из которой торчал батон.
– Бабуля, дядя насу сумку заблал, – залепетал маленький мальчик.
Дюпон заторопился к вагонной двери, но
