Сны разума - Дари Псов
– Лонгфорд был стар, – голос Грейвза прозвучал приглушённо, он говорил не здесь, а где-то за гранью восприятия.
На листе появился мистер Лонгфорд на кушетке. Его лицо, иссечённое временем, было спокойным, но в этом спокойствии читалось что-то другое. Его пальцы, когда он поправлял манжеты, дрожали, не от холода, а от чего-то более глубокого.
– Старость – это не просто болезнь, детектив, а запланированный природой процесс дегенерации. Снижение нейропластичности, уменьшение объёма серого вещества, накопление тау-белков, разрушение миелиновых оболочек. Годы стирают память через нейромедиаторы, замедляя импульсы, ослабляя синапсы. В какой-то момент разум начинает терять хватку за реальность, – голос доктора был холоден. – Эту болезнь нельзя вылечить. Её нельзя даже понять, пока не окажешься в её капкане.
Губы Лонгфорда двигались, но слов я не слышал. Только его пальцы, нервно сжимающиеся на подлокотниках. Только его глаза, с тоской вглядывающиеся в пустоту. Он не просто был стар. Он осознавал, что он стар. И осознавал, что этого не изменить.
– Он боялся, – произнёс я, сам не осознавая, что говорю вслух.
– Все боятся, – голос Грейвза теперь звучал ближе. – Но Лонгфорд боялся не просто смерти. Он боялся, что времени больше нет. И это знание сожрало его раньше, чем могло бы что-то другое.
– Времени на что? На его проект?
Картинка дёрнулась, плёнка заела в невидимом проекторе. Лонгфорд посмотрел прямо на меня, будто видел меня там, тут. Его губы беззвучно прошептали что-то, но прежде чем я смог разобрать, мир вывернулся наизнанку. Я вылетел из сознания доктора, словно меня вытолкнули за дверь в ночь лютым ударом ветра.
Реальность
Глаза открылись сами собой, и я снова был в кабинете. Боль была снова дома. Грейвз сидел за столом. Спокойный. Чересчур спокойный. Он по-прежнему держал пальцы в замке, но на глаза вернулись его очки.
– Нашли убийцу, детектив? – спросил он.
– Ваш мистер Лонгфорд боялся смерти, – наконец сказал я, чувствуя, как слова выходят из меня с трудом, застревая в горле. – Это всё, что я узнал. Хотя, если подумать, мог бы догадаться, что старик боялся смерти и без проникновения в вашу голову.
– Я бы это тоже мог вам просто сказать, детектив. – Грейвз слегка наклонил голову, его очки поймали свет, отразив его в мою сторону. – Так зачем вы были там?
– Нужно было проверить, убийца ли вы, – ответил я. – Если вы преступник и в вашем разуме копается детектив, вы концентрируетесь на том, чтобы не думать о своём преступлении. А это значит, что всё ваше сознание заполняется одной мыслью. И тогда… я вижу ваше преступление.
– Ну раз мы оба теперь знаем, что я не убийца, – доктор чуть наклонил голову, словно это была слабая заявка на улыбку, – то чем ещё могу вам помочь?
– Покойный боялся смерти, но курил?
– Да, это усиливало его страх. Зависимость сильнее разума, уж вы-то должны понимать, – доктор либо учуял, что от меня пахнет алкоголем, либо он имел в виду, что я способен видеть людские зависимости.
Я встал, ощущая тяжесть в ногах, как будто я был ровесником Лонгфорда. Усмешка, которая сорвалась с моих губ, была больше для себя, чем для него.
– Я с вами закончил, – сказал я, поправляя плащ. – Пожалуй, вернусь к своему главному подозреваемому – дворецкому.
– Было приятно поговорить с вами, – сказал доктор, провожая меня взглядом.
Я уже взялся за дверную ручку, когда он добавил:
– В этот раз.
Я обернулся.
– Не стоит двусмысленно шутить над детективом, док. Особенно, будучи подозреваемым в его расследовании. Поговорка такая, не слышали?
– Я говорю о том, что не каждый псионик отличается… стабильностью, – сказало абсолютно пустое лицо доктора. – Предыдущий псионик, с которым я имел счастье говорить был… словно кто-то выкрутил центры аффективного возбуждения на максимум. Вспышки неконтролируемой агрессии, примитивная реакция на стресс, неспособность к когнитивному торможению. Полным психом, простыми словами.
Дворецкий ждал меня в конце коридора, его фигура, строгая и неподвижная, казалась стрелкой часов, застывшей перед боем. Я уже ожидал, что он материализуется из ниоткуда. Его лицо было бесстрастным, как маска, но в глазах читалось что-то, что я не мог понять.
– Вудсворт, – сказал я, подходя к нему. – Мы с вами ещё не закончили.
– Конечно, сэр, – ответил он, его голос был таким же бесстрастным, как всегда. – Чем могу быть полезен?
– Проводите меня в свою комнату, – я кивнул. – У нас есть о чём поговорить.
Он не задал вопросов, просто повернулся и пошёл впереди меня.
– Вудсворт, расскажите мне о прислуге. Сколько человек работает в доме?
– В доме, сэр, работает только трое: я, служанка Мэри и водитель мистер Харрис, – ответил он, его голос был ровным, как будто он читал список покупок.
– Трое? – я поднял бровь. – Для такого дома?
– Мистер Лонгфорд предпочитал минимализм, сэр, – объяснил Вудсворт. – Он считал, что чем меньше людей, тем меньше… беспорядка.
– Правду говорят, что прислуга знает всё, ведь благородные и за людей вас не считают? – сконструированная фраза не была моим шедевром, но уже разделил управление собой со своей головной болью.
– О, сэр, – его голос был мягче, чем шаги по ковру. – Я уверен, что вы уже убедились: знать всё невозможно, – он попытался перевёсти разговор в философскую пустоту.
– Разве? Но ведь именно в этом смысл расследования.
– Но зачем спрашивать, если скоро вы сами всё увидите? – он никак не проявлял свои эмоции, я бы решил, что он психопат, если бы не знал такой тип людей.
– Кто сказал, что я просто не наслаждаюсь хорошей беседой? Люблю задавать вопросы.
– Тогда я скажу, что вам повезло с вашей работой, сэр.
Комната дворецкого находилась в дальнем конце коридора, за дверью, которая выглядела так же, как и все остальные, но почему-то казалась более… незаметной.
Комната была маленькой, но безупречной. Всё на своих местах, ни пылинки, ни соринки. Кровать, застеленная белоснежным покрывалом, стояла у стены, рядом с ней – небольшой шкаф из тёмного дерева. На стене висели часы, их тиканье было единственным звуком в комнате. На шкафу, аккуратно расставлены, лежали несколько книг, их корешки были идеально выровнены, а рядом, стояла фотография. На ней был молодой Вудсворт, его лицо было таким же бесстрастным. Просто бойскаут викторианской Англии. Никаких новых запахов, отличных от остального дома не было. Просто помещение для сна.
Из-за
