Сны разума - Дари Псов
Я скрестил руки с револьверами на груди.
Закрыл глаза.
И шагнул внутрь.
Театр хороших манер
Щелчок. Вспыхнули свечи, вылизывая края реальности.
Я стоял в самом сердце огромного старинного театра. Потолок терялся в темноте, бархатные шторы свисали с невидимых высот закатом перед бурей, а золотые узоры на них переливались в свете свечей. Запах пыли, воска и старых кулис висел в воздухе, царапая лёгкие. Вдалеке, приглушённо, словно из другого измерения, звучала тревожная, медленно затухающая мелодия. И они. Зрители.
Они сидели в креслах, одетые в безупречные смокинги и платья, их силуэты окружёны мраком. Их лица скрыты, но я чувствовал их взгляды. Жадные, оценивающие. Сотни глаз, наполненных безмолвным осуждением.
Передо мной, в круге света, стоит Вудсворт. Его фигура строгая, как всегда, но теперь он выглядит иначе. Его лицо – белая маска, без прорезей для настоящих глаз, лишь гладкая поверхность, отражающая свет.
– Вам нужно научиться манерам, детектив, – произнёс он с лёгким укором, словно мой учитель арифметики, разочарованный мной. Он щёлкнул пальцами.
Моя одежда исчезла, заменяясь фраком, белой рубашкой и ублюдским галстуком-бабочкой. В идеальном образе правильного джентльмена не было лишь двух вещей. Мои револьверы. Исчезли. Я почувствовал холодную пустоту там, где должны были быть их привычная тяжесть.
– Эй! – я хватаюсь за кобуры, которых тоже нет. Пальцы дрожат, как у пьяницы без бутылок. – Верни их, скотина!
Меня снова обволокла тьма. Пламя вспыхнуло заново. Сцена. Свет. В воздухе, словно титры кино, появилась надпись:
"Детектив входит. Он должен представиться."
Я шагнул.
– Чёрта с два! Мои револьверы – сюда! Быстро! – я не намеревался менять карьеру так резко. Пустота на боках зудела, как свежая рана.
Титры сменились на “Неправильно!” и осыпались пеплом на сцену, шипя, как змеи.
– Он не уважает искусство.
– Он не обучен этикету.
– Следи за осанкой.
– Его манеры… недостаточны.
Голоса накатывали, шептались, хмыкали, приглушённо смеялись влажными и скользкими смешками, будто кто-то водит мокрой ладонью по стеклу. Я сделал ещё один шаг – и теперь видел их.
Гротескные фигуры, одетые с изысканной элегантностью, сидели в креслах, но их позы были неестественными. Их шеи гнулись под тяжестью голов, пальцы дёргались, как агонизирующие черви. Красные мужчины с рогами и моноклями. Жабы, раздувшиеся до размеров человека, в вечерних платьях. Слизи в цилиндрах, держащие бокалы вина, в которых плескалась тьма. Свинолюди в смокингах, отставившие от своей головной массы театральные бинокли и наблюдающие с ленивым презрением. Междусветный паноптикум. Невроз!
– Вам нужно постараться лучше, детектив, – раздался голос Вудсворта, холодный и безжалостный.
Щелчок пальцев. Я вернулся на два шага назад, словно время сдвинулось назад, но память осталась на месте.
"Детектив входит. Он должен представиться", – настаивали воздушные буквы.
Я сказал то, чему научился во время прикрытия работой портовым грузчиком. Хорошо, что Джоселин тут нет.
“Неправильно!”
Щелчок.
– Он дегенерат.
– Смотри в глаза.
– Он ненавидит красоту?
– Ты разочаровываешь нас.
Некоторые демоны начали вставать со своих мест. У одного зрителя в отсутствующей верхней половинке головы вспыхнуло возмущённое пламя. Я невольно схватил пустоту на своих боках. Обсессия!
– Не разочаровывайте наших дорогих гостей, детектив, – раздался голос Вудсворта. – Они очень вспыльчивы.
– Хорошо, – говорю я, выпрямляясь, ощущая всеобщую ненависть ко мне, что в этих мирах смертельно опасно. Взгляды разнообразных глаз пронизывают меня, и на мгновение мне кажется, что стены театра тяжело дышат. Я чувствую, как пыльные занавесы вздрагивают, будто сцена сама судит меня. В царской ложе на бельэтаже кто-то полностью скрытый тьмой медленно, угрожающе постукивает когтем по подлокотнику кресла. Напряжение нарастает, как гул далёкой грозы. – Если это то, что вам нужно…
Я делаю шаг вперёд, поднимаю голову и говорю:
– Я – детектив Декарт Рейнс. И я здесь, чтобы найти правду.
“Правильно!”
Я поймал себя на том, что подсознательно ожидал “Неправильно!” Чёртов дворецкий и его разум. Ладно, побуду дурачком на ниточках, мне не привыкать. Демонический театр начинает своё представление.
Тьма снова сгущается и развеивается, и я оказываюсь на той же самой сцене, но в новом месте. Передо мной – Лонгфорд. Живой, если это можно так назвать. В глазах его нет того стеклянного взгляда мертвеца, что я видел в кабинете. Он выглядит моложе, если к нему можно применять такие слова. Его фигура, высокая и слегка сгорбленная, кажется ещё более хрупкой, тусклый свет сцены отщипывает от него кусочки.
– Вудсворт, – его голос звучит сухо, но в нём есть привычная властность, какая бывает у людей, привыкших говорить, а не слушать. – Тебе нужно донести эти ящики.
Он указывает на несколько деревянных ящиков, которые стоят у его ног. Они выглядят новыми.
– Куда? – тупо спрашиваю я.
– В новую комнату, – отвечает он.
Титры появляются в воздухе, их буквы горят, как угли: "Молчи и выполняй приказы."
Тишина сгустилась. Она давит на уши, на грудь, на сознание. Я чувствую, как зрители сдвигаются в креслах, их шёпот нарастает, скользит по коже, словно ледяные пальцы.
– Молчи и выполняй приказы.
Зрители ждут моей реакции. Я делаю то, что должен, – я киваю.
– Как пожелаете, сэр.
Я наклоняюсь, чтобы поднять ящики, и чувствую, как их вес давит на мои руки. Они тяжёлые, будто внутри не просто предметы, а старые грехи.
– Вудсворт, – снова говорит Лонгфорд, его голос звучит как предупреждение. – Никому ни слова.
– Никому ни слова, – повторяю я, и мои слова звучат как клятва.
“Правильно!”
Демонический театр продолжает своё представление. Тьма снова сгущается, и я чувствую, как пол под ногами меняется. Он бьёт меня под зад, заставляя сесть. Теперь я сижу за железным столом, освещённым единственной лампой, её свет режет темноту и мои глаза. И передо мной – я сам.
Да, я. Тот же плащ, та же шляпа, те же револьверы на боках, но ныне отсутствующие. Квадратное лицо, седина в висках. Но его глаза – мои глаза – смотрят на меня с незамутнённым бешенством, в них нет и капли человечности.
"Вы преступник. Вам нужно признаться."
"Что вы сделали с мистером Лонгфордом?"
"Вы убили его?"
Титры на воздухе горят, как уши святого в борделе, дрожат, налезают друг на друга, словно пытаясь выжечь свои слова в моём сознании. Подавив первичный импульс забрать Захара и Данила, я пытаюсь устроиться поудобнее, но стул подо мной не даёт ни покоя, ни поддержки, словно моя бывшая.
– А НУ ГОВОРИ, ВОНЮЧИЙ УБЛЮДОК! ТЫ УБИЙЦА? – рычу я себе в лицо, явно
