Ксения Медведевич - Кладезь бездны
Тарег сглотнул еще раз и преклонил колени, отдавая земной поклон.
С опаской подняв лицо, он услышал голос Джунайда:
– Я читал о нем в книгах…
Шейх суфиев, оказывается, сидел прямо на земле, совсем рядом. И тоже завороженно глядел в волнующееся, рвущееся мощью зеленое сияние.
– Его так и зовут в Хорасане – Зеленый Хызр. Это старый-старый дух, он приходил и помогал людям задолго до того, как начал проповедовать Али…
Изумрудный ореол заиграл переливами, раскрывая оплывающие раскаленным золотом огромные крылья.
Сглотнув в очередной раз, Тарег спросил:
– Что дух из Хорасана делает в аль-Ахсе?..
Словно отвечая на его вопрос, из-за зеленого зарева раздался сердитый голос аль-Мамуна:
– Тарик?.. Эй, Тарик! Ну-ка, подойди сюда немедленно! Это, по-твоему, пять положенных шагов? Ты разучился считать? Или ты решил начать кланяться мне за фарсах? Что ты там завалился, иди сюда, я сказал!
Пока Тарег поднимался на ноги, Джунайд успел быстро прошептать:
– Во имя Милостивого, следи за лицом, княже. Не надо смотреть на нашего халифа, как на идиота. У него нет второго зрения, он видит перед собой пожилого феллаха. И, ради всего святого, будь осторожен: Зеленый Хызр старый и могущественный дух. Будь с ним почтителен, во имя Милосердного…
Действительно, хорасанский гость избрал для смертного зрения весьма непритязательный облик: сутулый старик с жидкой некрашеной бородой, в подбитом ватой стеганом халате и грубых кожаных башмаках.
– Вот, этот почтенный шейх подошел к нашим кострам и, как добрый ашшарит, предложил помощь братьям по вере! – гордо сказал аль-Мамун, поглаживая бородку. – Он знает тайные тропы через Маджарский хребет! Что скажешь?
Севший сбоку от халифа Тарег коротко взглянул на безмятежно улыбающегося… старца и молча кивнул.
– Что-то ты неразговорчив сегодня вечером… – подозрительно пробурчал аль-Мамун. – Скажи мне, о шейх, далеко ли до того ущелья, о котором ты – во имя Всевышнего! – вел речь?
– Оно не так уж далеко отсюда, о эмир верующих, – прошелестел, как ветерок, тихий голос. – Если вы согласитесь последовать за мной, то завтра утром окажетесь в нужном месте. А что скажешь ты, о дитя Сумерек?..
Аль-Мамун тоже захотел поинтересоваться мнением нерегиля, повернулся к своему командующему, но никого не увидел. Потом халиф понял, что самийа никуда не делся, а просто упал носом в ковер в самом почтительном из всех возможных поклонов, и потому, чтобы обнаружить Тарика, нужно смотреть вниз.
– Да что это с тобой сегодня? – окончательно изумился халиф.
Тарег держал лицо крепко прижатым к ладоням, пытаясь укрыться от дыхания чужой мощи: раскаленный, печной жар зеленого ореола шевелил волосы на затылке, по хребту бегала тягучая, мучительно-сладкая дрожь. Неожиданно нерегиля продрало от затылка до копчика – встряхнуло, как собаку под дождем. Хызр тихо хихикнул. Неужели аль-Мамун совсем ничего не чувствует?! Почему?!
Глухо – из-за того, что мордой вниз лежал, – Тарег пробормотал ответ:
– Мы, сумеречники, очень почитаем… старших. Я отдаю долг почтительности уважаемому… шейху.
– Почитаете старших?.. – удивленно отозвался халиф из палящего света.
Пальцы рук занемели. С лица лил пот, Тарег чувствовал, как на ладони текут с носа капли. Зеленое существо и не думало складывать крылья, мучительное сияние продолжало яриться нездешним светом. Нерегиль понял, что еще чуть-чуть – и он потеряет сознание.
– Очень-очень почитаем, – из последних сил прохрипел он.
– Люди называют меня аль-Хидр, о дитя Сумерек, – удовлетворенно прошелестел тихий голос.
Выворачивающая наизнанку сила исчезла из воздуха. Тарег услышал свой длинный облегченный вздох.
– Ты и впрямь почтителен со старшими, о самийа. Да, я сдержу свое слово. Я проведу вас через хребет.
Нерегиль с трудом распрямился. Утер текущее потом лицо рукавом, сухо откашлялся. И сумел произнести:
– Мы изъявляем тебе свою признательность, о шейх. Что бы ты хотел получить в награду за помощь?
Аль-Мамун удивленно воззрился на сумеречника: понятное дело, халифу и в голову не пришло задать такой вопрос. Смертные вообще нечасто задавались вопросом, по карману ли им чудесная, из ниоткуда являющаяся помощь. Обычно они принимали ее как должное – и очень удивлялись, когда им предъявляли счет.
Тот, кто предпочел назваться аль-Хидром, сейчас казался погруженным в глубокую задумчивость. Скрюченные старостью пальцы перебирали седые пряди бороды.
Наконец дух сказал:
– То, что я делаю, я делаю по приказу и повелению Всевышнего. Он не нуждается в наградах. И я ничего не возьму за помощь.
Не скрывая облегченного вздоха, аль-Мамун поднял руку в успокоительном жесте:
– Твоя скромность войдет в сказания детей ашшаритов, о шейх! Но позволь и мне остаться в преданиях щедрым властителем. Я отдам тебе лучших верблюдов, о шейх!
Хызр улыбнулся.
И снова вспыхнул.
Тарег успел упасть на свое лицо раньше, чем ослеп. С шипением втягивая в легкие воздух, услышал тихое хихиканье:
– Мы вернемся к этому делу позже, о мой халиф.
– Как тебе будет угодно, о шейх. Я распоряжусь, чтобы тебя устроили на ночлег и накормили…
Сквозь жаркий гул бьющего лучами изумрудного света Тарег услышал, как зашелестела одежда – аль-Мамун резко встал с ковра.
И тут же осел обратно, охнув:
– Что это со мной…
Ах вот ты как, добрый дух?! Так ты людям помогаешь?! Прихлынувшая ярость смыла и страх, и остатки здравого смысла: Тарег мысленно заорал на купающееся в самодовольной, самодостаточной, колоссальной мощи существо:
Убери ореол, кто бы ты ни был! У него сейчас вскипит кровь! Убери ореол или!..
Сияние втянулось в себя – мгновенно.
Аль-Мамун сидел, держась руками за сердце.
Тарегу не нужно было спрашивать, чтобы знать, что с халифом: звон в ушах, светящиеся точки на изнанке века, головокружение и бешено колотящаяся в висках кровь. Таковы для смертного тела последствия беспощадного, мощного Присутствия.
Сделать он ничего не успел. Медленным, словно сквозь стеклянную стену наблюдаемым жестом Хызр улыбнулся, протянул руку и дотронулся до лба бледного, помертвевшего лицом аль-Мамуна:
– Да придет к тебе исцеление.
Халиф встрепенулся и разом ожил.
В уши Тарегу вскочили звуки: оказывается, народ вокруг говорил и орал как ни в чем не бывало.
Похоже, никто ничего не заметил – ни халиф, ни окружающие.
Поднимаясь вслед за аль-Мамуном, существо в облике старика посмотрело нерегилю в глаза:
Хм, а я и впрямь едва не укоротил краткий век этого смертного… Давно я не общался с людьми, давно… Забыл, насколько они слабы…
Сглотнув, Тарег сжал зубы, но глаз не отвел:
Держись подальше от моего человека, о дух. Этот смертный – под моей защитой!
На мгновение показалось, что между сухими губами под щетиной усов покажутся клыки. Но Хызр лишь улыбнулся. Благосклонно.
Похвальное рвение, молодец. Надо же, защищать человека кинулся…
Тарег смотрел духу в глаза, и на это уходили все силы – вместе с дыханием.
А существо вдруг оскалилось и погрозило крючковатым пальцем:
А на тебя, маленький сумеречник, я давно хотел посмотреть… Любопытно мне, старому, было: кто это прошелся огнем и мечом по моему Хорасану… Хм. Правильно про тебя говорили: храбрый, но глупый. А глупый, потому что молодой еще. Учиться и учиться тебе еще, молокосос…
И, надменно скривившись, Хызр засеменил прочь.
Все еще дрожа, Тарег всхлипнул и поднял руку к носу. На ладонь тепло закапала кровь. Нерегиль понял, как выглядел в глазах могущественного старого духа: мокрый, трясущийся, с текущим носом. И, стиснув зубы, поднялся на ноги.
Хызр оглянулся – и насмешливо улыбнулся снова. Стараясь не шататься, Тарег вцепился в рукоять меча и вздернул подбородок:
Может, уважаемый, я и молокосос, но никакого другого Стража у этой земли нет!
На этих бессмысленных, идиотски-хвастливых словах силы покинули Тарега окончательно, и он бы упал, если б сзади его не поймали в заботливо расставленные руки Джунайд с Меамори. Заглянув в их испуганные лица, нерегиль попытался замахать руками, – мол, отойдите, я пойду сам! – обнаружил себя сидящим, потом лежащим, а затем счастливо погрузился в черную, блаженно-пустую черноту.
* * *Следующий день
– …Вот ведь какие сукины дети… – не переставал бормотать Марваз, тяжело дыша и упорно переставляя ноги.
Перевал, который обещал им показать благочестивый пастух, оказался не таким уж низким. Дорога уходила вверх потихоньку, словно давая привыкнуть к себе. Но по тому, каким далеким виделось пасмурное небо, Марваз понимал: скальная серая стенка справа будет только расти. Буроватый мох между ломтями камней сочился влагой, порывы ветра беспощадно били по облетевшим скелетам земляничных деревьев. Такой же бурый, словно сожженный солнцем или перепивший влаги можжевельник курчавился среди редких полянок ослепительно изумрудной травы. Слева склон плавно опадал мшистыми серыми уступами.
