Людмила Минич - Дети Хедина (антология)
В шатре было холодно. Ледяной ветер, запутавшись в хитрых его переходах, слабел, не в силах пронзить плотные шерстяные занавеси. Отгоняла злых джиннов рассыпанная у входа соль. Пар поднимался от кубков с горячим настоем из меда и сухофруктов, а пряный аромат корицы кружил голову, разогревая кровь. И все равно в шатре было холодно.
– Прекрати.
Джуд откинулась на шелковых подушках и, уперев в щеку тяжелый золотой кубок, глядела, как он трет ладонь о ладонь.
– Этот шелест сведет меня с ума.
Она пригубила дышащий паром напиток. На бледной щеке остался ярко-красный след.
Она тоже мерзла. Тонкая парча не грела так, как греет куртка верблюжьей кожи. Холодно блестели серебряные нити, украшавшие свободное ярко-вишневое одеяние.
Джозеф послушно сложил руки, зажав ладони меж коленей. Его била нервная дрожь. Весь долгий дневной переход, пока караван шел, медленно взбираясь выше, на плато, он ловил на себе брошенные украдкой взгляды.
Бенджи дремал, улегшись головой на бедро сестры, надвинув шляпу на глаза, обхватив себя за плечи и вытянув ноги на середину шатра. А может быть, притворялся, что спит.
– Давайте договоримся так.
Саймон трогал пальцами остывающую жаровенку, глядел, как перекатываются, вспыхивая, угли.
– Джозеф не участвует в ритуалах и церемониях, а мы делим отцовское наследство на троих. Ну, может быть, даем ему небольшое содержание, достаточное, чтобы вести жизнь небогатого ремесленника.
– Твоя идея понравилась бы мне еще вчера, братишка. К сожалению, я успела уже ее обмозговать.
Под колючим взглядом сестры Джозеф поежился.
– Имам Махди не допустит этого. «О, хаджжам![6] Как четыре халифа дети твои, да будет правление их столь же праведным». – Она снова коснулась края кубка, делая вид, что пьет. – Он получит столько же, а может, и больше.
Саймон скривил губы, но промолчал. Они всегда ревновали его к отцу. Все трое. Даже Саймон.
У него защипало глаза, а в груди вдруг стало так жарко, будто сердце разорвалось, расплескав горячую кровь. Он не смог ответить им сразу.
– Мне не нужны эти деньги. Я сам отдам вам все до монеты.
Бенджи хмыкнул, выдав себя. Поднялся, сбросив шляпу на богатый цветастый ковер.
– Ой ли? – Взгляд его был насмешлив. – Нет, я верю! Я верю тебе, Джозеф!
Он подался вперед, картинно прижав ладони к груди.
– Но только если папаша преставится нынче же.
– Люди меняются, брат.
Саймон глядел в сторону.
– Думаю… мы могли бы заключить соглашение письменно.
– Я готов.
– А я нет.
Джуди отставила кубок, села, выпрямившись.
– Он посвящен теперь, наш бедный Джозеф. «Будь добрее к брату, Джуд! Задерни полог, Джуд! Прокипяти молоко, Джуд»! Уж лучше б ты умер при родах, как умерла твоя мать! Спросите любого, каждый знает: младший в семье вскормлен молоком невольницы. Он порченый! А сегодня его вывернуло прямо на ступенях храма. Я думаю, – с усталым вздохом она оперлась о тугой шелковый валик и тронула пальцем край кубка, – нам следует убить его.
– Это уж слишком!
От удара жаровня опрокинулась, рассыпав остывшие угли.
– Сегодня ты убьешь Джозефа, а завтра доберешься и до меня?!
Саймон стоял на коленях, вперив взгляд в разметавшуюся на подушках Джуди. Глаза его гневно сощурились, жилы вздулись на сжатых кулаках, рубаха под напором напряженных бицепсов едва не трещала по швам. Схваченное загаром лицо стало кирпично-красным.
Джозеф отшатнулся, впервые испугавшись старшего брата.
– Джуди, ну что ты мелешь! Ты хуже дервишей, бормочущих на базарах всякий вздор! Опомнись! Саймон! Саймон, остынь!
Бенджи и сам встал на колени, не замечая, как распахивает руки, будто открывая объятия старшему брату, но на самом деле защищая сестру.
– Вам нет до меня дела, – прошептал Джозеф, но его никто не услышал. – Никому из вас…
Брызнули едва сдерживаемые слезы.
– Гэль, азааджтука?[7] – Вольнонаемный кочевник стоял, согнувшись в полупоклоне, одну руку прижимая к сердцу, а другой придерживая полог. Взгляд темных глаз бесцеремонно блуждал по телу откинувшейся на подушки девушки.
– Барра![8] – закричала она, вскакивая.
– Аха асиф[9]. – Он задержался на минуту, глядя Джозефу прямо в глаза.
– Вот и все, – сказал Саймон бесстрастно. Плечи его поникли. Обессиленный, он сел на пятки. – Нельзя отнимать у людей надежду, брат. Никогда, если тебе дорога жизнь.
Но Джозефу было все равно.
Когда они вывели его, когда он увидел взнузданных лошадей и всадников, ожидающих их, когда человек в черном бурнусе забрал поводья его кобылы, а другой стянул его руки за спиной сыромятным ремнем… Он будто застыл, и только ветер летел мимо, а ночь неслась над головою галопом.
– Иншаа-ла[10], – сказал человек, когда он кулем свалился с седла ему на руки. – Иншаа-ла, – повторил человек, помогая ему подняться.
Он ступил на землю, не чувствуя ног. Чувствуя только боль в вывороченных, занемевших суставах и разливающийся по груди холод. Там, в двух шагах от него, далеко под обрывом, черный, пустой и мертвый распластался меж барханов город, прячущий в недрах своих гнусную древнюю тайну.
Они подвели его к краю обрыва, поставили лицом к себе, спиною к городу. Стали, не смея взглянуть в глаза. Шляпа бросала тень на лицо Саймона, взгляд Бенджи блуждал бесцельно, и даже Джуд сжимала кулаки, уставившись себе под ноги. Ледяной ветер набежал порывом. Посыпалось прямо из-под пяток мелкое крошево. Переступив испуганно, он оглянулся.
– Отпустите меня, – прохрипел он, наблюдая головокружительный полет камешков.
– Каталя! Каталя![11] – закричали люди, потрясая обнаженным оружием. Засверкали в лунном свете клинки.
– Да не будет крови брата моего на руках моих, – сказала Джуд, и он вскинул голову.
Как раз в тот момент, когда она столкнула его, ударив обеими руками в грудь.
«Не может быть», – подумал он, поняв, что так до конца и не верил в это.
* * *– Зачем ты спас меня?
Джозеф стоял, опершись о решетчатую металлическую корзину на четырех колесах. Таких было много в другом, одноэтажном здании, дальше по главной улице мертвого города. Ему все еще было трудно стоять. Мышцы спины, напрягаясь, отдавали болью в грудь. Изрезанные руки были перебинтованы.
– Думал сцедить твою кровь и добавлять по капле в эликсир, – буркнул док, кладя в корзину очередную книгу из тех, что занимали практически все подземные ярусы храма. – Поехали.
Джози слабо улыбнулся и, прихрамывая, принялся толкать тележку дальше, вдоль длинных стеллажей, освещенных слабо мерцающими лампами.
– Ты не продал бы и капли моей крови, я прокажен.
– Здесь, – сказал док, делая знак остановиться. – Здесь.
Он потянул за корешок очередной том. Замолчал надолго, листая его. Поставил обратно, с трудом загнав меж свободно вздохнувших книг.
– Ты прокажен здесь. Ступай на север, переплыви Средиземное море. Никто и не слыхивал там о носителях нано.
– Наноносителях, – поправил Джозеф автоматически.
– Один черт, – махнул рукой док. – Я мог бы сделать неплохой бизнес… В первые недели две. – Глубоко вздохнув, он поглядел с укоризной. – Цивилизация многое потеряла вместе с крахом патентной системы.
Джозеф не знал, что это.
– Ты тоже оттуда? – спросил он.
– Будь я местным, разве я стал бы помогать тебе?
– Иншаа-ла, – ответил Джозеф.
– Не понял?
– На все воля Аллаха, – пояснил он, толкнув тележку дальше. – Если я выжил, значит, Ему не угодна моя смерть.
– Джус витае ак несис[12]. – Хмыкнув, док зашаркал следом.
– Что? – бросил Джозеф через плечо.
– Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, – загадочно ответил док. Джоз не рискнул расспрашивать дальше, боясь окончательно запутаться. Так было всякий раз. Док как будто говорил на другом языке, и хотя все слова его были понятны, редко когда из них удавалось извлечь смысл.
Они молча шли по узкому, бесконечному коридору, и Джозеф поглядывал уже на ушедшего в себя дока, опасаясь, что тот не читает больше названий на корешках и им придется возвращаться, чтоб отработать стеллаж заново. А у него уже болела спина.
– Приближается время служения в храме, – сказал Джозеф, остановившись.
Док поднял на него бессмысленный взгляд.
– Ритуалы проводятся в городе, прямо в нашем… доме хранителей, в любое время, как только возникнет необходимость. А церемонии – перед приходом Юго-Западного ветра. Он дует пятьдесят дней, неся с собой тучи пыли. Его называют Хамсин.
– Я мог бы сделать такой бизнес, – повторил док печально. – Что ты тут говорил?
– Нам надо уходить отсюда, док. Уходить до того, как ветер принесет песок из пустыни.
– Ты думаешь, я не хочу уехать отсюда? – Док сощурился зло. – Да я все деньги вбухал в эту экспедицию. Думал, поеду на юг, буду торговать себе потихоньку, пока не умру. А эти дикари, прячущие лица под повязками! Они уничтожили мой товар! Разбили все флаконы до последнего и увели верблюдов!
