Людмила Минич - Дети Хедина (антология)
Его пухлые щеки тряслись от негодования, слюна брызгала с губ.
– Это сделали люди твоего отца!
Выплеснув злость, он снова стал маленьким, сальным, обрюзгшим человечком.
– …Неплохую монополию вы организовали тут.
– Док Уильям Эвери. Я дам тебе денег на покупку верблюдов. А еще я отдам тебе столько своей крови, сколько понадобится, чтобы вернуть все потерянные тобой средства.
– Можешь не утруждаться, – усмехнулся док. – Я просто налеплю новые этикетки. «Нано эликсир Эвери»! Разницы особой не будет. Я правильно понимаю?
– Да, – ответил Джозеф, опуская взгляд. Ему было очень стыдно.
* * *– Док Билл Эвери? – спросил он, когда дряблый, обрюзгший человек, прикорнувший на жестком, неудобном стуле напротив, пошевелился наконец и открыл глаза.
Человек приподнял воображаемую шляпу.
– А ты младший мальчишка старика Джейкоба? Очень похож.
– На кого? – спросил Джозеф, зная ответ.
– На отца и старшего брата, я видел их во время последнего ритуала.
Закряхтев, док Эвери выпрямился на стуле, повел плечом.
– Хотя, ей-богу, сейчас тебя не узнает и родная мать. Но эта форма черепа, скулы, надбровные дуги, ось, так сказать, фронтале[13]… А фонте пуро, пура дефлюит аква![14] – завершил он, подняв палец. И добавил, прочтя непонимание в глазах собеседника: – Добрая ветвь доброго дерева.
Встал, потрепав по макушке, словно ребенка. Шаркая, побрел к ржавой, покосившейся раковине в самом углу. С натугой открутив вентиль, набрал кружку воды. Принялся жадно пить.
Джозеф сглотнул невольно.
– Я… сильно пострадал?
– О!
Док выплеснул остатки воды, ополоснул кружку и, налив еще, вынул из кармана грязный плоский флакон.
– Ничего такого, с чем не смог бы справиться «Волшебный эликсир Эвери»! – сказал он, выдрав зубами пробку.
– Вы шарлатан, – ответил Джозеф, чувствуя, что краснеет.
– Да ну?
Прищурив глаз, Эвери следил, как одна за другой падают в кружку мутно-желтые капли.
– Может, мне не стоило лечить тебя в таком случае? Говорят, носитель нано может исцелить себя сам.
– Наноноситель никогда не болеет, – ответил Джозеф тихо.
– Именно поэтому тебя столкнули с обрыва? …двадцать пять.
Закончив, док Эвери подошел, сел на край его койки, продавив скрипучие пружины так, что Джозефу показалось, будто он падает. Снова.
– Пей. Горькая как полынь, но если выпьешь все, я, так и быть, разведу тебе супу из концентратов.
– Я не хочу есть, – сказал Джозеф.
– Тогда придется кормить тебя силой.
Широкая мозолистая ладонь приподняла его голову, и край кружки коснулся губ.
– Пей.
Он послушно глотнул. Напиток был не горче, чем сабур[15]. Он выпил все до дна, не поморщившись.
* * *Иногда ему казалось, что все это было не с ним.
Он снова, как и много месяцев назад, сидел на ступенях храма. Вот уже третий день он выходил и сидел тут. Солнце не жгло, грело, позволяя валяться на ступенях до самого вечера. Ему казалось, что сила вливается в него вместе с солнечными лучами. За эти три дня он научился ходить почти не приволакивая ногу. Они поедут верхом. Далеко-далеко на север. Его пугала эта поездка, он мог не пережить ее, но пройдет еще неделя, другая, и на площадь перед храмом мертвого города начнут стекаться толпы. Выплеснутся за ее пределы, разбредутся по широкой паутине улиц. Целый день под холодным мартовским солнцем будут молиться они, обратив лицо на восток, а с приходом ночи зажгут факелы, начав церемонию.
Его отец выйдет из храма, отворив вены, как при кровопускании. Кровавая цепочка протянется вниз, по ступеням, оросит очищенный от песка камень прежде, чем кровь тонкими струйками потечет в огромную чашу посреди площади. Рабы, не имеющие собственности, чтобы оплатить ритуал, будут потом тайком приходить и лизать плиты, на которые падали капли крови Наноносителя, веря в чудесное исцеление от болезней. А пока они откроют ключи, выпустив воду из неиссякаемых источников. Бросится к чаше изможденная дневною молитвой толпа, и настанет время танцев и песен под звездами.
Дрожь прошла по плечам Джозефа. Он поднял взгляд, заметив, что солнце уже коснулось краем барханов. Вечер принес прохладу, а ночь обещала быть ледяной. Вынув из кармана, в который уж раз он развернул орошенный его кровью листок.
Текст, выписанный каллиграфическим шрифтом, строился в идеально ровные колонки. Одна из них была обведена красной, неровной и толстой чертой. Рядом на полях стоял восклицательный знак. Он снова пробежался взглядом по строчкам, которые знал уже наизусть.
«Крупное мошенничество вскрыла плановая проверка качества выпускаемой фармакологической продукции. Суду еще предстоит выяснить, что заставило всемирно известную корпорацию НаноРоботикс максимально удешевить производство, изъяв из ряда дорогостоящих лекарств их основной компонент – наномашины, выполняющие контроль над биологическими системами человека на молекулярном уровне. Вся продукция корпорации отозвана со складов. До завершения расследования не представляется возможным сказать, как долго смертельно больные люди отдавали деньги за эти пустышки и как скоро был бы обнаружен обман. Благодаря так называемому «эффекту плацебо», а также безграничной вере в могущество новых технологий, в состоянии ряда больных наблюдалось сильное и стабильное улучшение».
Закрыв глаза, он покачал головой. Вздохнул и, запахнувшись плотнее в куртку верблюжьей кожи, задремал. Сегодня он хотел дождаться дока.
– Вставай. Эй! Вставай, Джозеф! – Док говорил громким шепотом.
Это разбудило лучше, чем крик.
Он распахнул глаза.
– Глянь-ка, кого я привел, – сказал док и отодвинулся в сторону.
За его спиной стоял, склонившись в поклоне и прижав руку к сердцу, человек пустыни. Белая ткань скрывала его лицо, и все равно Джозеф вздрогнул.
– Давай, – приглашающее махнул рукой док, – расскажи ему обо всем, что случилось.
Человек в белом бурнусе не шелохнулся.
– Говори, – велел ему Джозеф на своем родном языке.
Тот выпрямился, встретившись с ним взглядом.
– Мой господин, – начал он, – иншаа-ла. Ты жив, хотя должен был быть мертв. А твоя семья и город, в котором ты родился и жил…
Что-то оборвалось в груди. Невольно он прижал руки к сердцу.
– Да, мой господин, – продолжил кочевник, – печальные вести принес я тебе. Твой старший брат разбился вскоре после твоего посвящения, упав с коня на скачках, а у твоей сестры случился выкидыш. Плод ее греха был так ужасен, что ее побили камнями, зарыв по горло в песок. После разум покинул другого твоего брата. Твой отец закрыл двери в свой дом, и больше не было ритуалов в молельной комнате, и никто не лечил больных. Когда луна трижды обновила свой лик, случилось первое убийство. Фархад, торговец верблюдами, прервал игру в нарды, сославшись на головную боль… Больше голова его не беспокоила. Потом убийств уже никто не считал.
Джозеф не верил своим ушам. Все плыло, будто он перегрелся на солнце.
– И тогда люди пошли к дому отца твоего и просили простить их за смерть дочери. Он вышел к ним, отворив вены, и шел по улицам, покуда не истек кровью, и люди ползли следом, слизывая капли вместе с песком. А когда он упал наконец, то проклял всех, испивших его крови.
Кочевник замолчал, и Джозеф увидел вдруг, как тот дрожит, словно щенок, забытый на улице холодною ночью.
– Их смерть была воистину ужасна.
– Мой брат, – прошептал Джозеф, не узнавая собственного голоса. – Он жив еще?
– Да, мой господин. – Кочевник вновь замолчал на три удара сердца. – Его поят и кормят.
Джозеф опустил взгляд.
В его кулаке трепетала, терзаемая резким ночным ветром, сложенная вдвое бумага. Он разжал ладонь, выпустив ее, и та понеслась, шурша по плитам площади. Он перевел взгляд на дока Эвери, внимательно изучавшего его лицо.
– Много больных в городе? – спросил Джозеф.
– Да, мой господин, – ответил кочевник.
– Что скажешь, Эвери? Ты сможешь помочь мне?
– Фраус меретур фраедум[16]… – ответил док тихо.
– Док!
– Я видел этих людей, Джозеф.
Оглянувшись на кочевника, док шепнул одними губами:
– Они лишь думают, будто больны, мальчик.
Док взял его руку, сжал ладонь между ладоней.
– Без тебя мне не справиться.
– Это будет в первый и последний раз, – сказал Джозеф. – Ты слышал?! – крикнул он кочевнику. – Больше никаких ритуалов! Никаких чудесных исцелений в молельной комнате! …никаких Наноносителей.
– Мой господин, вы исцелите город?
– Иншаа-ла гадан[17].
Незадолго до прихода горячего ветра пустыни из-под храмовых сводов на ступени невысокой лестницы вышел, чуть приволакивая ногу, последний Наноноситель. Плечи его гнулись, будто сведенные судорогой, голова неловко сидела на скособоченной шее, сломанный нос и змеистый шрам во всю щеку украшали лицо. Только волосы, того же пшеничного цвета, что у отца и старшего брата, развевались, подхваченные резкими порывами иссушенного, спертого воздуха.
