Часть их боли - Д. Дж. Штольц
Гонец, одетый для такого важного события в одежды, подбитые куницей, украшенный золотом, скакал впереди возвращающегося войска. Вот он припал к серебряному рожку, и в сыром из-за холодных дождей городе разнесся его чистый голос:
– Нор’Алтел пал! Король Гайза мертв!
– Ура Элейгии! – подхватили в кварталах.
– Да восславится Нор’Мастри! – прокричали мастрийцы.
– Да будет велик Владыка владык, который сядет на трон трех королевств! – произнесли все разом.
Новость птицей разлетелась по всему Элегиару. Она порхала на крыльях победы, мимо вскидывающих шапероны людей, мимо кричащих от счастья гвардейцев, мимо ремесленников, кожевников, цирюльников и многих других. Пока не залетела во дворец. Выглядывали из окон башни фрейлины и королева, качающая на руках своего любимого внука Элгориана. И вот уже придворные рассыпались горстью драгоценных камней, одетые во все самое лучшее. Они пошли, побежали, помчались, заспешили повсюду, и их слова передавались все дальше, чтобы долететь до ушей самого Иллы.
– Мы победили! Победили! – кричали они.
Илла Ралмантон спускался по лестнице, пока в его голове зрел план победы над судьбой. Занеся туфлю над очередной ступенькой, он вдруг услышал радостный возглас и устремил взор на вбежавшего в Древесный зал придворного.
– Победа!!! – вопил тот.
Вслепую стараясь нащупать ступеньку, Илла то ли ненароком оступился, то ли ненадолго забылся, – и нога его провалилась в пустоту. Растерявшись, он тут же посмотрел вниз, попытался удержаться, но мантия, его прекрасная длинная черная мантия, которая стоила невообразимого золота, сыграла с ним злую шутку. Запутавшись в ней второй ногой, Илла полетел с лестницы. Там он перекувыркнулся, приложился виском, отчего у него в глазах помутнело. Его шаперон, украшенный гагатами и жемчугами, размотался, а сам советник, продолжая кувыркаться, как шут на представлении, все падал и падал, пока не скатился к подножию лестницы. Платье его задралось, из носа хлынула кровь. Так он и лежал на полу, уткнувшись в него лицом, когда рядом упала его трость, а бесценный рубин в ней разбился, блеснув напоследок красным огоньком. Донесся болезненный стон, но все продолжали стоять, замерев. Затем этот стон, старческий и глухой, возрос до рыданий боли и заглушил собой все прочие перешептывания.
Никто не понял, как так произошло, что Илла Ралмантон, этот могущественный чиновник, которому целовали руки, один из богатейших аристократов, почитатель искусства, у чьих ног лежали все придворные, вдруг сам лег сейчас беспомощным тряпьем у подножия лестницы.
Когда оцепенение спало, все кинулись на помощь. Стонущего Иллу Ралмантона бережно положили в настеленные плащи господ. Затем его срочно понесли к лекарям. Это случилось шестого числа холонны. Ровно три года назад, ни днем раньше, ни днем позже, советник вымолил у короля дополнительные годы жизни. Знал бы он, чего ему будут стоить эти годы, которые он считал своей победой, то, возможно, проклял бы тот миг, когда решил поторговаться с джинном. Но сейчас он не мог даже попросить короля забрать обратно эти пять лет, что станут для него ужасающей тьмой беспомощности. Лицо Иллы было перекошено в уродливой гримасе боли, а он сам не понимал, где находится и что с ним произошло.
* * *
Победителей встретили серые равнины, на которых лежал такой же серый из-за зимы Элегиар. Ветра разгонялись, выли, залетали в него вместе с криками победы. После причудливых красных земель Нор’Эгуса элегиарская серость, которая прежде воспринималась многими как должное, теперь удивляла своей неброскостью.
На протяжении дня ратники въезжали в Элегиар.
Стоило последним повозкам, в числе которых была клеть с узником, миновать городскую арку, как Абесибо Наур вдруг испустил дух. Он разбил свою голову о железные прутья. Его не успели остановить – столь быстро это случилось. Юлиан долго глядел на его окровавленную голову, поражаясь силе бушевавшего внутри безумия. Удивлялись и все прочие, не зная, что как советника настигло проклятие короля, так это же проклятие теперь настигло и бывшего архимага. Согласно предсказанию, он стал свидетелем победы Элейгии.
Позже Юлиану доложили о том, что с его отцом, Иллой Ралмантоном, произошла нежданная беда и он находится при смерти. Юлиан оставил вместо себя младшего мерифия, юркого вампира, и тотчас послал кобылу по улицам вперед войска. К особняку он подъехал уже вечером, когда моросил неприятный дождь. Сняв промокший шаперон, золотую воронью маску и отяжелевший плащ, он был запущен внутрь покорными рабами. В анфиладе пышно убранных комнат ему навстречу выбежал майордом.
– Как это случилось? – холодно спросил Юлиан.
– Споткнулся на лестнице и упал, – докладывал тот. – Очень плох! Но как хорошо, что вы здесь!
– Что конкретно говорят лекари?
– Будто ему осталось недолго. Ни на что не реагирует со вчерашнего дня… потерян, слаб. Кровь приходится вливать через золотую трубочку, которую нам доставили целители.
В покоях, где у стены возвышалась огромная кровать, застланная алыми простынями, лежал под пышным одеялом старик Илла. Он лежал неподвижно. Его лысая голова, которую обрили, чтобы излечить раны, казалась совсем крохотной на фоне огромнейшей постели, будто то лежал старый ребенок. Когда к нему вошли, советник не шелохнулся. Он так и продолжил разглядывать из-под полуприкрытых глаз, пустых и обездвиженных, разубранный парчой потолок.
Юлиан подошел ближе, остановился у края постели. Но и тогда Илла не отреагировал. Руки его покоились поверх одеяла, практически идеально разглаженного. С них сняли все перстни. И пальцы стали так тонки и сухи, будто веточки у ветхого дерева. От старика больше не пахло его любимыми цитрусовыми духами, только горькими лекарствами. Юлиан присел, замер на некоторое время, разглядывая безмолвного старика. Затем тихо спросил:
– Слышите меня?
Конечно же, Илла не отозвался. Руки его продолжали неподвижно лежать белыми веточками на черном одеяле, а серо-синие глаза, кажущиеся слишком большими из-за иссохшего лица, глядели вверх и как бы в никуда. Но Юлиану все равно чудилось – и это обман, лживая попытка ускользнуть от наказания! Поэтому, делая вид, что поднимается, он вдруг развернулся и звонко хлопнул ладонями прямо перед лицом калеки. Никакого движения, лишь едва дрогнули веки… Только тогда он покинул покои, оставив маленького и безобидного старичка, способного теперь внушать всем только жалость, наедине с собой. Пока он направлялся в свою спальню, за ним молчаливым хвостом шли невольники, у которых сквозь горечь все отчетливее пробивались отзвуки скрытой радости.
– Хозяин… – робко позвал майордом. В это слово он вложил все свое уважение. – Что нам делать с вашим достопочтенным отцом?
