Отблески солнца на остром клинке - Анастасия Орлова
Народ соглашался, горячо кивая.
— А если одобряем, — продолжал оратор, — то и кара за их непотребства нам поделом! Так скажите, люди добрые, будем ли мы и дальше молчанием своим дела их покрывать? Или скажем свою волю и все разом перестанем с этой осени кормить Хисарет?!
Толпа одобрительно загудела, зашевелилась, и Тшера наконец увидела лицо говорившего, а тот увидел её. На миг застыли оба, но Тшера отмерла первой.
— Сука Дешрайят! — прошипела она и рванула через толпу к помосту.
Дешрайят, недолго думая, рванул прочь, в глубь рынка.
«Вот полоумок, мне на радость».
Рынки в Хаттасаре обносились высоким забором с единственными воротами, и на них стояла стража — специально на случай бегства воров, которым иного выхода не оставалось, и возможности уйти сводились практически на нет.
«И тот, кто не первый год ездит с купцом, должен это знать».
Но Дешрайят и не думал поворачивать к выходу, а бежал в противоположную от него сторону. Верда она потеряла из виду, но знала — он заходит по другому ряду, чтобы подрезать беглеца. Дешрайят перемахнул через один из прилавков, сшибив с ног продавца, ринулся в соседний ряд. Тшера — за ним. С перевёрнутого подноса во все стороны рассыпались цветные заморские сласти, в спину ей полетела брань — по-южному витиеватая. Тшера почувствовала, как меняет направление и Верд — аж мурашки по загривку побежали.
«Будто я разом в двух телах».
Толпа расступалась, народ шарахался в стороны, не рискуя встать на пути Вассала, но даже не пытаясь задержать беглеца. Тшера нагоняла — ещё чуть-чуть, и пальцы сомкнутся на толстой, сплетённой из трёх, умащенной восточным маслом косе, сейчас так резво хлещущей Дешрайята по спине. Он не оглядывался и не пытался прятаться — будто бежал к цели. Вновь перелетел через прилавок — и ещё один — в другой ряд и продолжил улепётывать; за ним пёстрым ковром по затоптанной мостовой развернулся отрез дорогой ткани — прямо под ноги Тшере. Запнувшись, она едва не упала и потеряла драгоценный миг — Дешрайяту удалось чуть оторваться. В конце ряда замаячила глухая рыночная стена, у которой подобием лестницы громоздились старые ящики.
«Да ты подготовился! А с той стороны наверняка ждёт кавьял…»
Тшера поняла, что не успеет поймать его, не успеет и Верд — не хватит единственного мгновения — Дешрайят уже карабкался по хлипкой конструкции. И тогда она на бегу схватила первое, что подвернулось под руку на ближайшем прилавке — массивное расписное блюдо — и метнула под колени беглецу. Оно подрубило Дешрайята уже у самого верха стены, и тот с размаху грохнулся навзничь, ящик под ним проломился, вся конструкция зашаталась и обрушилась, засыпав беглеца и взметнув облако пыли и мелкого сора. Верд с Тшерой ворвались в него одновременно, принялись раскидывать ящики в стороны, откапывая Дешрайята. На зубах заскрипел песок, в горле защекотало от взвеси древесной трухи, из-под обломков засмеялись — хрипло, обессиленно, Тшера откинула с лица наёмника последний ящик, схватила его за горло.
— Где Тарагат?
Но Дешрайят продолжал смеяться, и на его белых зубах надувались и лопались вязкие красные пузыри.
— А ведь ты не поймала меня, Шерай!..
— Где, сука, купец?!
Тшера треснула его затылком о мостовую, и на её предплечье твёрдо сомкнулись пальцы Верда, не позволяя ей ударить вновь. И тогда она заметила, что у Дешрайята разбито не только лицо — кровь заливает и его нарядный кафтан, а из груди, словно кол в волчьей яме, торчит вошедший со спины обломок доски. Пальцы на его горле чуть ослабили хватку, но лишь на миг.
— Ты умираешь, сучье отродье, так не тащи на себе Тарагатовы преступления! — прошипела она, склонившись над его лицом. — Пусть он сам ответит за своё зло. Где купец?
Но Дешрайят лишь смеялся, брызгая кровавой слюной Тшере в лицо — или уже просто хрипел, предсмертно дёргаясь, — а потом затих, уставившись опустевшими глазами сквозь неё.
— Ублюдок! — в бессильной ярости выкрикнула она, поднимаясь на ноги. — Пас-с-куда!
Хотелось пнуть его, всё ещё злорадно лыбящегося — «не поймала!», но удержалась: на неё смотрел Верд. Тшера глубоко вздохнула и упёрла руки в бока, вскинув голову. В повисшей пыльной тишине на неё таращились абсолютно все: и купцы, и покупатели. Они боялись шевельнуться и словно решали: пора бежать наутёк, бросив товар, или минует?
«Что ж, воспользуемся».
— Я арачар цероса Астервейга-иссан, — прочистив горло, рявкнула она, окинув толпу властным взглядом. — И я ищу купца Тарагата. — «Хоть бы с именем не соврал!» — Допрос его наёмника, — она небрежно кивнула на распластанное тело, — вестей не принёс. Но я готова допросить каждого, — сделала многозначительную паузу, обведя народ тяжёлым взглядом, — если, конечно, кто-то не уважит моё время и не укажет, где искать купца.
Народ, продолжая безмолвно таращиться на Тшеру, казалось, думал об одном: всех один Вассал, конечно, не переловит. Но где гарантия, что не поймает именно тебя?
— Начнём с тебя, пожалуй, — ткнула она в какого-то мужика на костылях, и тот, позеленев лицом, метнул взгляд за ближайший прилавок — как раз тот, с которого Тшера схватила блюдо — на пухленькую торговку среди размалёванной посуды, побледневшую в молоко. Тшера цепко поймала её взглядом.
«Непраздная, да дитё малое вон за юбку держится. Врать побоится».
— Так ить давно уж Тарагат тут не живает, — пролепетала беременная торговка, икнув от страха. — Уж с год как. Соседом моим был…
Тшера одобрительно кивнула: продолжай, мол, — мягким шагом подбираясь ближе. Хромой мужик попытался незаметно утечь.
«Мог бы — водой бы меж камней сквозь землю просочился».
Она не глядя выбила из-под него костыль, мужик рухнул и остался лежать, съёжившись так, словно пытался ужаться до невидимости — ждал ещё пинка, но его не последовало. Торговка покосилась на него и побледнела ещё сильней — до синевы проступивших вен. На её повлажневшем от пота виске отчаянно колотилась жилка, и вместе с ней пульсировал выбившийся из-под платка тонкий завиток тёмных волос.
«И взгляд бешеный, как у Ржави в воде».
Тшера вновь приглашающе ей кивнула.
— Дом продал и уехал. — Голос женщины подрагивал, ладонь нервно искала макушку льнущего к ней ребёнка. — Сюда наезжает с товаром, дальше в Нантогу иль в Исхат. — По побледневшим дрожащим щекам потекли слёзы. — Несколько седмиц тому как наезжал и в Нантогу отправился, больше не знаю ничего, кириа, не губи, дети у меня, — и разревелась в голос, оседая на землю. За нею заревело и перепуганное дитё.
«Значит, Исхат».
Тшера бросила на
