Барон Дубов. Том 3 - Михаил Капелькин

— Жив? — обрадовался я.

— Волчонок? — вскинулась Оксана. — Ты не говорил, что это волчонок!

— Не сейчас, — рыкнул я.

— Да, ты прав, — кивнула девушка и подошла к доктору.

— Пётр Васильевич, я вас озолочу, если спасёте.

— Золотом тут не обойтись, Николай, — бормотал Пётр Васильевич, быстро моя руки. — Кое-что можно сделать, но не знаю, сработает ли… Понадобится ваша помощь. И ваша, Оксана.

— Конечно, — хором ответили с медсестрой.

Я просто стоял рядом, пока фельдшер (или всё-так врач?) колдовал над шерстью, слипшейся от крови. Девушка ему помогала и подавала инструменты. Они говорили что-то на своём тарабарском языке, который для меня такой же понятный, как и врачебный почерк. То есть вообще непонятный.

К волчонку подключили какие-то аппараты, на морду надели маску, зажужжало и запикало оборудование. То и дело под руками доктора вспыхивало сияние вливаемой в щенка энергии. Но он по-прежнему оставался неподвижен. Я смотрел на всё это и чувствовал, как кровь отливает от лица. В коленях появилась слабость.

Движения фельдшера стали более резкими и отрывистыми, а между незнакомыми словами всё чаще слышалась ругань.

— Проклятье! — вскричал вдруг он, а у меня сердце в пятки ушло. — Не получается! Я вливаю в него энергию, но она будто в песок впитывается!

— Пётр Васильевич, позвольте я помогу? — попросилась медсестра. — Просто нужно влить больше маны!

— Нет, — отрезал доктор. — Вы и так вымотаны, Оксана, к тому же одной маной дело не обойдётся, нужно кое-что посильнее, а вас это может убить. Дубов?

— Да, доктор? — Я подошёл и встал, нависая над ним.

— Я возьму вашу ману всю, без остатка, и… прикоснусь к сфере души. Это экспериментальная и весьма болезненная процедура исцеления.

Я протянул доктору руку:

— Берите всё, что нужно.

Пётр Васильевич улыбнулся под слегка седыми усами и кивнул, взял меня за руку, другую положил на волчонка. А потом… случилась боль. Нет, не так. БОЛЬ. АДСКАЯ! Меня словно наизнанку вывернули и бросили в угли запекаться. Всё тело горело, каждый нерв, каждая клеточка вспыхнули в агонии. Я ничего не видел и не соображал, а меня будто высасывали через трубочку.

Всё кончилось так же быстро, как и началось. Правда, для меня это длилось две-три вечности. Сказал бы точнее, но не уверен в подсчётах.

Очнулся я, стоя на коленях посреди операционной. Рядом стоял стол, на котором лежал замотанный бинтами щенок. От его вида моё сердце радостно забилось. Он дышал! Слева на табуретке сидел Пётр Васильевич, обессиленно прислонившись к стенке. Лицо его было серым, из носа по усам текла кровь, но он не обращал на неё внимания. Оксана хлопотала возле него, меняя компресс на лбу. Фельдшер скосил на меня глаза.

— Всё в порядке, — слабо сказал он, отмахиваясь от Оксаны. — И со мной тоже, и с волчонком. Зверь будет лютый, уж поверьте. В нём будто второе дыхание открылось, когда потекла духовная сила Дубова. В вас, юноша, здоровья на десятерых хватит.

— Обойдутся, — буркнул я, но улыбку сдержать не смог.

— Мужики… — закатила глаза Оксана. — Пошли, Коля, теперь тебе поможем.

— Зачем?

— Зачем? Затем, что надо срочно убрать из тебя эти… штуки! Пока заражение не началось или чего похуже. Или ты уже сроднился с ними?

Я хотел пожать плечами, но движение вызвало дикую боль. Да уж, пора эту хрень из меня вытаскивать.

Пётр Васильевич остался в своём крыле. Мы ушли, когда он уже оклемался и смог перетащить волчонка на одну из коек. Оксана повела меня в одноэтажный дом, который особняком стоял сбоку от академии. Раньше я не видел, чтобы туда кто-то заходил.

— Что это за место? — спросил я, когда мы вошли в тёмное помещение.

Дом был из дерева, в длину метров сорок и в ширину тридцать. По бокам тянулись гирлянды небольших окон, а к двери вела лесенка из нескольких ступенек. Девушка включила свет, и я увидел два ряда пустых кроватей и небольшой кабинет справа.

— Стационар, — ответила она, проходя в маленький кабинет с койкой, столом и парой стульев. На металлической тумбе лежало множество железяк мрачного назначения. — Им пользуются только во время карантинов или просто в экстренных ситуациях. Здесь всегда есть чистые инструменты и спирт для обеззараживания. И щипцы. Думаю, нужны большие щипцы — эти штуки крепко засели.

Она принялась рыться в шкафчиках со стеклянными дверцами, через минуту хлопнула одной из них. Стекло противно задребезжало.

— Чтоб тебя! Обезболивающего нет.

— Как нет? — удивился я. — А спирт?

— А? — она изогнула одну бровь.

А мне отец рассказывал, что на границе обезбола на всех не напасёшься: иногда раненых бывает столько, что и в страшном сне не приснится. Вот там и пользовались народными методами притупить боль. Глушили спирт или ещё что-нибудь.

Оксана, встретив мой непреклонный взгляд, покачала головой и протянула мне бутылёк. Я залпом осушил его, и огненная вода упала в желудок, согрев изнутри. Боли я не боялся. Просто был вымотан настолько, что мне требовалось немного прийти в себя, прежде чем приступить к процедурам.

— Ладно, — выдохнула девушка, — пока твоё чудо-средство не подействовало, переоденусь в чистое, чтобы инфекцию в рану не занести.

Я сидел на койке, занимая всю её поверхность. Колени торчали, перекрывая почти весь проход между мной и тумбой с инструментами. Оксана прошла мимо, коснувшись моих ног, и открыла высокий гардеробный шкаф. Спряталась за дверцей и начала переодеваться. Правда, девушка была такой фигуристой, что у дверцы скрыть её прелести не выходило. Она сняла кофту, оголив прямую спину. Затем принялась за обтягивающие штаны. Ноги и попка у неё были просто потрясающие. И простое, но красивое чёрное бельё. Вид мне открывался самый обалденный.

— Не подглядывай! — выглянула она из-за дверцы.

— Да тут смотреть больше некуда! — парировал я.

— В окно смотрите, господин барон. А не то ещё и косоглазие заработаете.

Я усмехнулся и отвернулся. Спустя минуту Оксана вышла, одетая в белый халатик до колен и в белую косынку. Вымыла руки и взяла ещё одну бутыль со спиртом. Смочила ватку и, держа её небольшими щипцами, промокнула края раны. Их защипало.

— Больно? —