Часть их боли - Д. Дж. Штольц
Большие барабаны стали отбивать ритмичную мелодию. Нежно запела южная бронзовая флейта, принося в осенний Элегиар звуки мастрийских желтых песков. В такт барабанам задвигались люди в слишком легких для осенней погоды одеждах, – их цветные костюмы с бахромой подхватывались ветром, колыхались от ритмичных движений, напоминающих танец змей. Затанцевали рядом суккубы, и их хвосты были продолжением тел, грациозно обвиваясь вокруг во время мягких движений.
Пока Юлиан делал вид, что наслаждается зрелищем, Оскуриль бросала на него частые, но кроткие и мимолетные взгляды. Ее укрывал легкий платок, который она накинула, чтобы подражать мерзнущим фрейлинам, которые были людьми. Но стоило фрейлине похлопать от удовольствия в ладоши после красивого танца, как платок скатился с одного плеча, маленького, но округлого. Со следующим порывом ветра, будто завершающим дело, он соскользнул и со второго плечика. Не успел он упасть наземь, как Юлиан двумя пальцами подхватил воздушную материю и под благодарным робким взглядом вернул ее владелице.
– Спасибо вам, почтенный, – шепнула она.
– Пожалуйста, – ответил он.
Если бы в этот момент на них вновь не поглядела королева, Юлиан мог бы счесть это случайностью. Однако в женских хитрых уловках он уже весьма разбирался. А потому ему оставалось лишь вздохнуть и попытаться сосредоточиться на танце: он начинал подозревать, зачем его сюда пригласили. Ну а Оскуриль, видя, что на нее больше не смотрят, печально опустила длинные ресницы, укрыв ими серые глазки, и некоторое время глядела себе под ноги.
Представление продолжалось. Горячие тела суккубов, танцующих под пение флейты и бой барабанов, остужал прохладный ветер. Этот же ветер, порывисто дуя теперь со стороны реки, подхватывал костюмы чиновничьей знати, теребил ткани, серьги и платки, укрывающие головы и плечи фрейлин. Шелестели редкие остатки листвы на деревьях. Качались алые ленты. Музыка разносилась по всему саду, залетала вместе с ветром в окна Ученого приюта, заставляя выглядывать оттуда ученых мужей, уставших от вечных дискуссий и желающих если не присоединиться к этому праздному веселью, так понаблюдать за ним, чтобы убедиться: знать только и делает, что бездельничает.
Чуть приоткрыто было и окно в покоях королевского веномансера. Оттуда острым взглядом глядел сам Дайрик Обарай. Сейчас, находясь у себя, он снял маску, и слабое осеннее солнце, то и дело прячущееся за бегущими облаками, роняло свет на половину его обгоревшего лица, его острый нос и рот, который он вечно морщил в сторону. Взгляд его был направлен на сидящих внизу и кажущихся крохотными молодого Ралмантона и свою племянницу. Они оба были белокожи, стройны, и хотя у Юлиана проглядывали из-под тюрбана черные как смоль волосы, а у Оскуриль они были цвета темного серебра, но все равно эти оба чем-то походили друг на друга. В этом Дайрик находил некое подтверждение своим планам. Он строго наблюдал, никем не увиденный, потому что редко кто так высоко задирает голову. Чуть позже музыка смолкла. Под пристальным взором веномансера к сидящим молодым вампирам подпорхнула другая фрейлина, посланная, видимо, самой королевой. По тому, как пара поднялась из своих кресел и направилась в глубины сада, Дайрик понял, что королева посоветовала прогуляться, пока не настала очередь следующего танца.
Юлиан и Оскуриль отделились от всех и скрылись за аллеей, где стояли беломраморные статуи прошлых чиновников.
Однако для Дайрика они остались как на ладони. Листва почти облетела с деревьев, и он имел возможность наблюдать за двумя фигурками, гуляющими по дорожкам под черными ветками и сплетениями уже голых лоз. Видя сверху, что головка Оскуриль, увенчанная платком, все время обращена к собеседнику, а голова самого Юлиана упрямо повернута в другую сторону, веномансер недовольно нахмурился. Он сморщил в сторону рот, как бы размышляя: неужели прекрасная Оскуриль не восхищает и не трогает сердце этого мужчины? А ведь должна тронуть! Разве не падают к ее ножкам желающие обладать столь скромной и милой женой, которая благословит робким взглядом и не скажет ни слова против? Разве не богат отец Оскуриль, брат Дайрика, имеющий в Полях Благодати большие земли с тысячами рабов?
Но, похоже, Юлиана эта прекрасная белая лилия нисколько не трогала. Что Дайрика категорически не устраивало, ибо он рассчитывал прежде всего на то, что малыми затратами, отдав лишь племянницу, получит свое. Иначе ведь быть не могло… Но отчего Юлиан все чаще глядит в противоположную от девушки сторону?
В один момент прекрасная фрейлина, приученная к маленькому шагу, вдруг споткнулась – будто случайно. Дайрик тут же довольно кивнул, предвосхищая, что произойдет дальше. Однако, поймав девушку, Ралмантон сразу одернул от нее руки, не схватив как бы ненароком ее за талию, не задержав ее ладошку в своей дольше необходимого… Как ни старался услышать веномансер, о чем они говорят, он не смог: находился слишком высоко, да и после нескольких ошибок в алхимических лабораториях слегка оглох.
Когда Юлиан продолжил глядеть в одну сторону, веномансер вдруг понял, куда направлен его взгляд – на реку.
«Кельпи… Вот оно что…» – вдруг понял он причину своей вероятной неудачи и снова в неудовольствии сморщил в сторону рот.
Отойдя от окна, он грубо подозвал к себе личного раба и приказал:
– Отошли в особняк Ралмантонов послание. Я прошу встречи с Юлианом Ралмантоном!
* * *
А между тем Юлиан и Оскуриль уже подошли к тому самому балкону, с которого открывалась панорама на текущую далеко внизу реку Химей, на виднеющиеся на другом берегу пристани, а еще дальше – на уже убранные черные поля. Пока девушка по-детски восторженно глядела на эту красоту и ее косы растрепывал сильный ветер, Ралмантон уныло осматривался. Он жалел, что в такой удобный момент, когда мог позвать Вериатель, эта особа ему мешает.
– Ее Величество упоминала, будто вы знаете наизусть Либелло Лонейского… – спросил буднично он.
– Да, – тихо ответила Оскуриль. И отчего-то вздохнула, будто это умение стоило ей больших душевных сил.
– И что вам нравится в его творчестве? Чудаковатый, вычурный для своей эпохи слог? Или любовь к гиперболизации явлений, будь то мелкий дождь, обращенный им вечно в бурю, или убивающий запах олеандра, если речь идет о Ноэле?
Оскуриль молчала. Она, похоже, не знала, что сказать, потому что ее призывали высказать собственное мнение, которого она, согласно воспитанию, не имела. Недолго помявшись, но потом очнувшись и понимая, что это неприлично, она тихонько заметила:
– Мне все в нем нравится.
– И даже его отношение к женщинам? – шутя, спросил Юлиан, ибо Либелло был яростным женоненавистником, считающим, что красива прежде всего природа, а женщина – отвратительна.
