Цветущий ад. Том 2 - Сергей Владимирович Руденко
Но в итоге женщина все-таки выжила здесь, и даже вполне неплохо устроилась.
Мэри-Энн нашла себя в кулинарии. Да-да, мадам актриса уже два года как сделала открытие, которое изрядно перевернуло всю местную кулинарию! Практически случайно. И сегодня — как обычно по утрам — она проводила время на своей кухне…
Не слишком внимательный человек назвал бы это занятие «готовкой» и был бы формально прав, но только не те, кто хорошо знал ее и тот то ли сыр, то ли творог, который Мэри-Энн научила готовить остальных.
Продукт, о котором идет речь, очень слабо отличался от популярного в земной юго-восточной Азии «сыра тофу[16]». Сама изобретательница считала, что вкус ее продукта имел все шансы обмануть какого-нибудь китайца или японца, выросшего на земных соевых бобах, но дать попробовать ни одному из них пока не удалось, так что оставим наши догадки на времена более подходящие.
В целом — производство здешнего варианта сыра, как и на Земле, очень напоминало процесс его получения из обычного молока. Кроме того, что сначала растущие в изобилии в местных оазисах бобы, которые раньше шли на не слишком-то аппетитные каши, нужно было собрать, высушить, измельчить, а перед готовкой замочить, довести до нужной температуры, остудить, и в итоге получить нечто, похожее на молоко — белую, маслянистую суспензию.
Во время последующего этапа приготовления, растительное молоко необходимо было заставить свернуться. В качестве активного вещества — коагулянта — Мэр-Энн использовала такой же «поддельный», как и все здесь, местный уксус. Субстанцию в процессе все время приходилось равномерно перемешивать, ну и в какой-то момент — раз! — и уже можно было прессовать в плотные брикеты, а потом и есть.
Чем менее плотная масса выходила в итоге, тем больше продукт напоминал на вкус творог. Чем более концентрированным делался продукт — и чем меньше в нем, соответственно, оставалось воды — тем больше он напоминал сыр.
Но лично для себя Мэри-Энн предпочитала варить так называемый «шелковый» сорт тофу: мягкий и очень-очень нежный на вкус. И сейчас — был самый важный момент в процессе, когда этап выключения огня ни за что нельзя было прозевать…
…Аккуратные, размеренные движения тонкой деревянной лопатки создавали вращение в огромной кастрюле, не позволяя тофу подгореть и, в то же время, оставляя возможность поддерживать температуру чуть повыше. Пригар испортил бы вкус, а снижение температуры — не позволило бы продукту достичь безупречной прожарки. Так что женщина сейчас и впрямь не готовила, она — священнодействовала!
Этот момент обожал Сир Родерик — глава местного ополчения, а по совместительству — и муж Мэри Энн. Его жена в такие моменты была настолько собрана и чувствительна, что он просто не способен был пропустить эти мгновения. Поэтому всякое утро, когда Мэри-Энн ставила большую кастрюлю на плиту, он уходил на работу в предвкушении, но к нужному моменту успевал раздать задания своим немногочисленным подчиненным и прибежать домой. Три раза в неделю мужчина старался убежать домой несмотря ни на что…
Злые женские языки болтали, что свой дом в собственность, а не в аренду, как почти все остальные горожане, Мэри-Энн получила за особые заслуги именно перед ним. Но мы не станем слушать этих завистливых особ! Они ведь и сами прекрасно помнили, что сначала «изобретательница» приучила соседей к сырам, а уже потом их пришел попробовать единственный в гарнизоне офицер не из нагов, и по итогам «проб» остался у нее жить.
Так что про «особые заслуги» не то чтоб неправда, просто — заведомо неверная последовательность событий.
…Прокравшись к жене со спины, капитан аккуратно подхватил юбку жены, и стал дрожащими руками медленно — с трудом подавляя нетерпение — тянуть ткань вверх, скользя самородным шелком по разгоряченному телу женщины. Конечно же, Мэри-Энн давно уже ждала своего «шаловливого» супруга…
* * *
Подвал Норфолкского замка, время к закату
Имя правителя Норфолка, по сути-то, не было каким-то особым секретом. Но так сложилось, что вряд ли хоть кто-то из человеческих подданных знал его. С тех пор, как город захватил нынешний род нагов, для людей граф был Господином или Эрлом Норфолка, Хозяином, ну или Бледным Лордом. Это, понятно, если не брать в расчёт то множество имен, которыми подданные награждают власть в сердцах. Ну, или просто из древнего антагонизма к тем, кто может принудить нас к чему-либо.
Последнее из его так сказать «официальных имен» было следствием трудностей в различении змеиного начальства между собой. Одного, не успевшего получить отметин рептилоида от другого, мог различить только кто-то из его личных и давних слуг, да и то — совсем не со стопроцентной вероятностью. Тем более, что у себя в гнезде наги часто ограничивались лишь нарядом из собственной чешуи.
Но своего правителя, от абсолютного большинства приезжих змеелюдов, его человеческим подданным отличить было совсем не сложно. Примерно в том же районе морды, где у самок-нагинь располагался набор желтых — так называемых «женских» — чешуек, у местного графа и его ближайшего потомства можно было увидеть бледновато-седую полоску. При плохом освещении это не слишком бросалось в глаза, но днем — рассмотреть эту родовую особенность не составляло никакого труда даже для самого невнимательного из слуг…
…Пока предводитель местного ополчения — надо признать довольно немногочисленного — привычно удовлетворял свои желания, местный владетель тоже не скучал. Со вчерашней ночи он скрупулёзно и дотошно вел расследование нарушения общественного порядка.
Освещение в тюремном зале было лишь слегка обозначено, но у человека, пристёгнутого к «косому» кресту на одной из стен, таких проблем сейчас не стояло: не до любования красотами ему было. Насколько бы пленник ни был ненаблюдателен, но если один змеелюд уже несколько часов неподвижно сидит напротив и задает вопросы, а другой — постоянно норовит причинить тебе боль (но ни за что не позволить сдохнуть), то тебе гарантирована почти «магическая способность» различать их между собой. Даже с закрытыми глазами!
За мгновение до этого силы мужчины закончились и, не в силах больше выносить боль, пленник на мгновение впал в оцепенение и наконец-то замолчал…
При обычных обстоятельствах змеелюды были склонны всячески избегать тех громких и пронзительных звуков,
