Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй
И вот ее кумир стоит совсем близко, в лисьем палантине и с польской свитой. Мэри залпом выпила еще один стакан пунша.
Приятель потянул ее за руку, чтобы представить.
– Марта Геллхорн Хемингуэй, это Мэри Уэлш Монкс. Господи, какие же у вас обеих трудные имена – язык сломаешь!
Марта подала Мэри руку – палантин соскользнул с округлого плеча.
– Просто Марта Геллхорн. – Краска на ее лице стала ярче. – Такое имя я еще могу вытерпеть дома, но сейчас я на работе. Приятно познакомиться, Мэри. Или все-таки миссис Уэлш Монкс?
Мэри уже собралась ответить, что и сама не использует фамилию мужа, что она тоже репортер, рассказать, как она восхищается статьями Марты для «Кольеровского еженедельника», но Марта уже повернулась к ней спиной, чтобы поднести бокал пунша ко рту долговязого летчика. Другой пилот обратился к ней по-польски, горячо убеждая в чем-то, но долговязый одним махом опустошил бокал и нарочито передернулся. Марта расхохоталась – звонко и вызывающе. Потом сказала что-то по-польски, и пилоты рассмеялись в ответ.
Мэри быстро ретировалась – не в ее характере было путаться под ногами у мисс Марты Геллхорн, или как там к ней полагается обращаться.
Когда все уже расходились, Мэри заметила лисий палантин, небрежно брошенный на спинку кресла. Типичная безалаберность приезжих: за такую теплую вещь любой лондонец пойдет на все. Мэри протянула руку, погладила серебристый мех, на ощупь похожий на собачий, потрогала острые зубы.
– Простите, – раздался голос позади нее.
Мэри обернулась, чувствуя, как лицо заливает краска, словно она только что попыталась украсть палантин.
– Это мое, – сказала Марта. – Вижу, здесь нельзя оставлять вещи без присмотра.
Она с улыбкой подняла его, перебросила через плечо и одарила Мэри белоснежной улыбкой.
– Чао! – небрежно кинула она и удалилась из маленькой квартирки в Челси. Следом вышли оба летчика.
* * *Эрнест подошел на десять минут позже, не спеша, хотя и извинился за опоздание. С таким же прекрасным загаром, как у жены. Теперь он казался крупнее, чем ей запомнилось с первой встречи, – очень статный мужчина. Лицо выдавало слабость к спиртному – общую беду всех корреспондентов в Лондоне.
– Какой прекрасный пиджак, Мэри. – Он уселся напротив.
– Спасибо, – ответила она, – я перешила пиджак мужа.
Эрнест стряхнул пыль со скатерти – лен еще хранил следы от ногтя Мэри.
– Он бывает в Лондоне?
– Редко. Так что пиджак ему не очень нужен.
Эрнест улыбнулся.
– А хорошо ли это по отношению к бывшему мужу – относить его вещи к портному и кромсать их ножницами?
– По отношению к бывшему мужу это было бы прекрасно. Однако речь идет о действующем. Ноэль Монкс все еще остается моим супругом.
– Ноэль Монкс? – кажется, он вовсе не удивился, что она замужем. – Я пересекался с ним в Испании.
Мэри об этом знала. Когда она написала Ноэлю, что собирается пообедать с Хемингуэем, тот ответил, что помнит его по Испании как крикуна и задиру. Однако человек, сидевший напротив, не был похож ни на того, ни на другого. Наоборот, выглядел немного напряженным, и Мэри это позабавило. Сначала он вообще взял меню вверх ногами и скорчил потешную гримасу, прежде чем его перевернуть. Было интересно, что он выберет.
Он отложил меню.
– Мне показалась, вам нравится на войне, Мэри.
– Нисколько. Кому такое может понравиться. – Она махнула рукой в сторону полуразрушенного здания: длинная занавеска все еще хлопала на ветру в разбитом окне.
– Военные корреспондентки – как такси. То ни одной на многие мили вокруг, а потом вдруг появляются все сразу.
– Сами военные не жалуются.
– Еще бы. Не могу себе представить, чтобы кому-нибудь взбрело в голову жаловаться на вас.
– Или на вашу жену.
Он промолчал. Мэри углубилась в чтение меню. Выглядел Эрнест вальяжно, но при этом несколько неуверенно, словно сам не очень понимал, что ему делать в этом городе, где на первое подают бараний бульон, а на второе бомбежку.
Подошел официант. Ему пришлось ждать на жаре, вдыхая выхлопы автомобилей, – Эрнест выбирал долго.
– Вы знакомы с ней? С моей женой? – спросил он, когда официант отошел.
– Я встретила ее на вечеринке пару месяцев назад. Она меня едва ли вспомнит – мы обменялись несколькими фразами.
– Думаю, ей было досадно встретить там другую женщину, занимающуюся тем же самым. – Эрнест провел пальцем по зазубренному лезвию ножа. – Марта прибыла сюда на судне, груженном динамитом. Вот до какой степени она любит войну. Готова сама взлететь на воздух, лишь бы увидеть, как это произойдет с другими. У моей жены специфические установки.
– Она там всех впечатлила.
– А где это все происходило?
– У одного парня из «Геральд трибьюн».
– Она была не одна?
Мэри покачала головой. Если Эрнеста интересуют польские летчики, пускай выясняет сам. Мэри подвинулась на стуле: в голодной Англии присланный матерью новый пояс с резинками быстро стал великоват и ерзал. Нечаянно коснувшись коленом его ноги под столом, она покраснела.
– Прошу прощения.
Но Эрнест витал в своих мыслях.
– У моей жены вполне четкие представления о том, какой должна быть ее жизнь. Обязательно с участием жертв жестокого насилия. Она не может жить спокойно, если рядом не страдает какой-нибудь бедолага. Ну, что для мужчины утрата, то для женщины приобретение.
– Так почему вы прибыли сюда?
– Пришлось. Был запилен до полусмерти.
– Запилить до полусмерти Эрнеста Хемингуэя? Оригинально!
Им принесли еду. Эрнест задумчиво посмотрел на темное варево, в котором плавали микроскопические кусочки картошки. Его подали с тонким тостом.
– Почему я не остался дома? Хороший вопрос.
Он пожевал хлеб, словно испеченный из муки пополам с песком. Потом отломил кусочек и бросил крошки голубю – тот замолотил крыльями, как миксер.
– Осторожно! Я едва не нарвалась на английскую расстрельную команду, когда выкинула кусок заплесневелого сыра!
Мэри ее сэндвич с едва угадывающимся ломтиком солонины показался просто божественным: вкус приличной еды успел давно забыться. Она стеснялась есть слишком быстро, но, подняв глаза, увидела одобрительный взгляд Эрнеста – похоже, ему нравился ее аппетит.
– У вашей жены репутация бесстрашной женщины.
– Она и вас заставила это почувствовать?
Мэри подняла брови, вспомнив слова приятеля о том, что Эрнест и Марта на грани развода.
– В браке иногда бывает слишком тесно вдвоем. Особенно если эти двое – я и Марта Геллхорн. Вы ведь не пишете, Мэри?
– Только для газет.
Кажется, ответ Хемингуэю понравился. Он не спускал с нее своих темных глаз, а посетители ресторана таращились сквозь стекло на знаменитого писателя, который прибыл в Европу разобраться, что же здесь происходит на самом деле. Эрнест безо всякого удовольствия принялся за свой суп, и они заговорили о войне. Мэри понимала, что они встречаются по делу, но, выходя из квартиры, почувствовала: в этом приглашении на обед с Эрнестом Хемингуэем было и еще что-то. Она рассказала ему, как в 1940-м бежала из Парижа в Биарриц, а оттуда морем в Англию. Говорила о бомбежках Лондона, о разорванных на части домах, о повисшем в воздухе кресле с аккуратно развешенным на нем воскресным костюмом. Как вначале, когда люди боялись сирен, она видела женщин, бежавших в бомбоубежище с намыленными головами. О вездесущей каменной пыли в воздухе, от которой невозможно отмыться. О том, каким счастьем стала для нее банка арахисовой пасты, залитой стаканом растительного масла. «Настоящее масло! Представляете! Это означало, что я смогу что-нибудь поджарить на сковородке!»
Эрнест делал для себя короткие наброски. Доев свой сэндвич, Мэри спохватилась, что могла бы попросить его подписать ей что-нибудь. А потом продала бы его автограф в одном из книжных в Сесил-Корте. Интересно, что на это можно было бы купить? Лимон? Может, даже яйцо?! Эх, почему она не догадалась принести какую-нибудь из его книг. У нее дома был экземпляр «Колокола». С посвящением: «Марте Геллхорн, с любовью». Как же давно это было, подумала Мэри.
Когда их тарелки опустели, Эрнест вытащил из сумки настоящий апельсин. Прохожие с ужасом косились на него, будто он достал человеческую голову.
– Это вам, – сказал он, протягивая ей фрукт. – В знак благодарности. – Он указал на свои записки. – Теперь я не буду выглядеть последним ослом среди наших досточтимых коллег!
Апельсин был цвета пламени. Мэри поднесла его к носу – запах разил наповал!
– Если я буду чистить его здесь, начнутся беспорядки, – сказала она, косясь на прохожих. – И меня отдадут под трибунал за их возбуждение.
– Мы можем отнести его к вам домой. Съешьте его там.
Ну, все понятно. Кто бы сомневался? Мужчина не приглашает женщину на обед просто для того, чтобы поговорить о работе. Тут у нее в памяти всплыли слова Марты. «Это мое», – сказала она и взяла с кресла свой лисий палантин. Мэри посмотрела на Хемингуэя, который, строго говоря, все еще принадлежал той женщине, не важно, на грани они разрыва или нет.
