Хозяин Заброшенных земель - Дмитрий Лифановский
— С людьми, говоришь… — прищурившись, посмотрел на Радомиру. Кто бы сомневался, что у этой паучихи и здесь свои люди есть. А как не быть, если тут склады и железка? — Опасно.
— Перестань! — она махнула рукой, — Кому я старая нужна? Спросят — скажу из Махневки к племяшу пришла.
— А у тебя тут и племяш есть? — ухмыльнулся я.
— А что ж не быть-та, — кивнула старушка-одуванчик. Актриса! Самая настоящая! Из злобной ехидной ведьмы в милую добрую бабулю Радомира преобразилась в одно мгновение, — Конечно есть. Сястры покойной сынок.
— Когда вернешься?
— Да к вечеру и жди.
— Действуй, — и снова метаморфоза, только теперь из тихой домашней бабушки со светлым взглядом — в ловкую воительницу. Легкий шаг, едва уловимое, какое-то змеиное движение и Радомира скрылась среди заснеженных зарослей, не потревожив ни одну веточку.
На вершине сопки оставили пост, а сами отошли вглубь леса, чтобы не демаскировать себя. Разожгли костерок, да наварили простой похлебки из крупы, сушеных трав и вяленого мяса. Еще даже не начало смеркаться, как вернулась наша разведчица. Быстро она обернулась. Лицо женщины было мрачным:
— Плохо, — скривилась она, на мой вопрос о делах, жадно хлебая горячий суп, — Эллины всем десятком закрылись на станции и оттуда носу не кажут. В селе лютуют гвардейцы. Моих еще утром взяли. Распяли их в полдень.
— Чего?
— Распяли, — раздраженно буркнула она, — Не слыхал что ли о таком⁈
— Слышал. Не думал, что так еще казнят кого-то.
— В Империи и не так могут. Ярл, — она подняла на меня полные ярости и боли глаза, — Спаси их. Племяш там Любомиров.
Так про племянника не шутка была⁈ Я посмотрел на темнеющее небо. Чем ближе ночь, тем становилось холоднее. До рассвета, как я планировал до этого, ждать было нельзя — казненные просто не доживут. Выходить надо было сейчас. Но и рисковать всем ради неизвестно кого просто так я не намерен.
— Присягнешь мне за себя и своих людей, — я жестко посмотрел в полыхнувшие яростью от моих слов глаза старухи.
Над полянкой воцарилась давящая тягучая тишина. Скулы старухи заострились, губы сжались в тонкую бескровную нить, из-под косматых седых бровей в меня воткнулись два острых ледяных кинжала. От ног Радомиры дымкой стала расползаться тьма, поднимаясь все выше и выше. Нукеры схватились за оружие, но замерли, повинуясь резкому взмаху моей руки. А у нас продолжалась война взглядов. А ведьма-то тоже менталистка, и сильная, только не обученная толком, как и когда-то убитый мной на поединке Чалый. Она пытается продавить мой разум, но силы не равны. Лицо старухи бледнеет, на лбу появляется испарина.
— Остановись, — шепчу ей, едва шевеля губами, чтобы никто, кроме нее не услышал, и отрицательно покачиваю головой, слегка приподняв уголки губ. Холодный змеиный взгляд ведьмы тает, сменившись удивлением.
— Как? — так же тихо шепчет она. Молча усмехаюсь. Плечи женщины обреченно опускаются, и передо мной стоит старая, уставшая, беззащитная женщина. Впрочем, она мгновенно взяла себя в руки. Стремительный взмах, невесть как появившегося у нее в руках ножа, и на снег струйкой потекла алая парящая кровь.
— Я, Радомира, дочь Вихря, из рода Воронова, — ее тихий голос, наполненный силой, волнами расходится в стороны и теряется в стволах вековых деревьев, — Перед ликом Мары — Пряхи Судеб и Хранительницы Перепутий, как старшая в роду клянусь тебе, ярл Рагнар, боярин Раевский прозвищем Кровавый Орел, за себя весь род Ворона острой сталью и кровью своей, быть роду Ворона щитом твоим и мечом, разящим врагов твоих! Беру в свидетели Велеса — Владыку, что слово мое твёрдо, как камень Алатырь. Да не коснётся тебя, Кровавый Ярл, ни вражеский меч, ни стрела злая, пока верен тебе мой род! А если нарушу я эту клятву, пусть постигнет меня кара Богов, а род мой будет предан вечному забвению. Пусть засвидетельствуют мои слова Хладный Велес, Владыка Теней, Хозяин Нави, Мара, Прядущая Нити Судеб, и духи предков!
Взмах руки и капли крови летят в костер, рванувшимся к небу фиолетовым пламенем.
— Я принимаю твою клятву Радомира, дочь Вихря глава рода Ворона, — я так же как она полосую себя по ладони, — Клянусь, что буду я тебе отныне не только господином, но щитом и опорой, блюсти Законы и обычаи наших предков, защищать тебя и род твой от врагов внешних и внутренних.
И снова пламя рвется к давно почерневшему, мерцающему далекими звездами, ночному небу.
А из старухи словно вынули стержень и она, тяжело дыша, всхлипнув, осела в окровавленный снег.
— Ты в порядке? — я опустился рядом с ней, она подняла на меня пустые полные слез глаза.
— Конец свободы Воронов, — криво усмехнулась она.
— Абсолютно свободны только мертвецы, — усмехнулся ей в ответ, — Да и то, я в этом не уверен. Рассказывай, что в селе. Боюсь, времени у нас нет совсем.
Глава 9
— Пора! — коротко бросил я, и мы, выскользнув из лесного массива, растворились в ночной тьме, опустившейся на Чердынку. Радомира, прекрасно знавшая поселок, вела нас так, чтобы миновать немногочисленные эллинские патрули. В соседнем дворе, зазвенев цепью, залаяла псина, ее подхватила еще одна и еще и вскоре лаем зашлась вся улица.
— Ай, шайтан! — прошипел кто-то из моих кочевников. Нам пришлось замереть, прижавшись к забору, и молить Богов, чтобы патрули не сбежались на эту собачью перекличку. Обнаруживать себя еще рано. Но, видимо, такие концерты были не редкостью, потому что никакой суеты не возникло.
Громом в ночи раздался скрип двери, выпустивший на улицу свет из сенок:
— Цыть, глашенный! — рявкнул, недовольный хриплый мужской голос, — Всю улицу перебудил, падлюка! — послышался глухой удар, барбос взвизгнул и замолк. Этот визг словно послужил сигналом для остальных собак. Спустя минуту, все затихло, только где-то далеко слышался смех и перекличка на эллинском. В воздухе буквально физически ощущалось напряжение. Чердынка, несмотря на кажущееся спокойствие, словно предчувствуя приближающееся дыхание Хель, замерла в тревожном ожидании.
— Ардак, — я кивком указал на бывшее здание школы теперь занятое гвардией родов под казармы, — Берешь двоих из своих и Белого с компанией, кроме Тихого с Мириной, они пойдут со мной. Твоя задача — блокировать казармы. Никого не впускать и не выпускать.
