Хозяин Заброшенных земель - Дмитрий Лифановский
Когда Никифор пришёл в себя, первое, что он почувствовал, была рвущая на части боль во всём теле. Именно она и стала причиной его возвращения из бессознательного состояния. Особенно сильно саднило в груди. Словно кто-то, обжигающе горячими, жесткими и острыми пальцами вытягивал наружу ребра, чтобы вытащить сердце. И было невероятно тяжело дышать. Он инстинктивно попытался втянуть в себя побольше воздуха и едва не потерял сознание от боли, от которой пришлось долго приходить в себя, прислушиваясь к каждой клеточке искалеченного организма.
Наконец, сознание немного прояснилось. Кентарх открыл глаз. Над собой он увидел низкий, неровный, немного подкопченный каменный потолок. Пахло прелой травой, дымом и лазаретом. Этот запах лекарств, крови и дерьма он не спутает ни с чем. Где-то рядом послышался шорох и звон склянок. Медленно, боясь потревожить раны, он повернул голову на звук. Пещера, ярко освещенная светом магических светильников, ящики, застеленные белоснежной тканью с рядами склянок. У стены напротив, на брошенном на каменный пол тюфяке, сидит рыжий, от роскошного чуба не осталось и следа, лицо окровавлено. Над раненым колдует худощавый мужчина в медицинском халате. Руки Лакапина заведены за спину и, похоже, связаны, как, впрочем, и ноги. Аристократ гневно сверкает взглядом на оказывающего ему помощь лекаря.
— Ш-ш-ш, — зашипел он, от неосторожного движения медика, — Осторожней, ублюдок! Тебе только свиней пользовать!
В ответ раздался спокойный голос:
— Мой род ведет свое начало от Хальфдана, брата короля Ютландии Сигфреда. Теоретически, я имею права на четыре эребских престола и могу претендовать даже на Новгородский, — в молодом голосе послышалась ирония, — И ни разу, за более чем тысячелетнюю историю, Юнги не опозорили себя предательством. В отличие от Лакапиных, купивших дворянство у прадеда нынешнего Великого князя, и предавшие его правнука за… А, кстати, за что? Что вам пообещали имперцы?
— Свободу, — выплюнул рыжий, — Но тебе, верному псу Лодброков, этого не понять.
Несмотря на боль, Никифор скривился в усмешке. Свобода в Империи? Хорошая шутка.
— Вот как? — кентарх позавидовал спокойствию молодого лекаря, сам Никифор на его месте давно уже бы вбил зубы в глотку этому недоразумению, — И в чем она заключается?
— В праве жить по своим законам! — с вызовом воскликнул Лакапин, — В праве самим выбирать, сколько платить налогов, с кем торговать, кого сажать на престол! В праве быть хозяевами на своей земле! А не рабами в услужении у кучки самозванцев, возомнивших себя потомками древних диких конунгов!
Лекарь рассмеялся — чистым, мелодичным смехом, резко контрастирующим с ядовитым тоном дворянчика.
— Даже не знаю — это последствия травмы или врожденный идиотизм? С чего ты взял, что в Империи тебе позволят выбирать, кому и сколько платить налогов и кого сажать на престол?
— Империя цивилизация…
— Я, к твоему сведению, почетный магистр Константинопольской Магической Академии, — все-таки потеряв терпение, грубо прервал недалекого молодого человека лекарь, — И прекрасно знаю, что из себя представляет Империя. И предательство никакими великими идеями не оправдать. Но у вас даже их нет. Только жажда власти и наживы. Мне одно не совсем понятно, как с таким убогим интеллектом вы собирались чем-то управлять?
Положив тряпочный тампон, которым он обрабатывал раны, на столик с инструментами, медик повернулся к кентарху:
— Пришел в себя? Отлично, — он потер руки, — Я баронет Юнг. Как ты уже, наверное, понял — я лекарь, — он подошел к Никифору и, присев на корточки возле его ложа, пристально посмотрел в глаза, — Ты меня слышишь? Если да, моргни дважды.
Никифор дважды моргнул.
— Замечательно, — лекарь стал пристально вглядываться в глаза кентарха, — Честно сказать, думал все будет гораздо хуже. Ты счастливчик, воин. Как и твой товарищ, — мужчина повел головой назад, туда, где сидел насупленный Лакапин, — Выжить в той мясорубке, что устроил для вас боярин, стоит многого.
— Что с моими людьми? — несмотря на дикую боль, выдавил из себя кентарх.
— Я бы сказал, что сожалею, но это не так. Вы пришли на нашу землю убивать, — в добрых глазах медика сверкнула сталь, — Ваши люди мертвы. Все. Выжил только ты и этот. Скажите спасибо своим амулетам.
— Что с нами будет? — вмешался в разговор Лакапин, опередив вопрос Никифора.
— А это будет решать хозяин здешних земель — боярин Раевский.
— Это еще кто такой? Не знаю такого рода, — буркнул рыжий.
— Твое счастье, что не знаешь. Но боюсь, оно будет недолгим. Потому что знакомство с ним вы можете не пережить. Боярин не отличается человеколюбием.
— Не посмеет. Я наследник рода, — выкрикнул Лакапин, только уверенности в его голосе не было абсолютно.
Никифор молча прикрыл глаза. Ему было все равно. После потери доверенной ему псилагии его казнят в любом случае — не здесь, так там. За кентархом нет сильного рода, готового вступиться за своего. Род Никифора давно уже существует только на бумаге. Потому что мать, сестру и трех слуг, живущих с ними в разваливающемся имении, полноценным родом не назвать. Так какая разница, где умирать? Даже лучше здесь, от рук врагов, чем быть казненным своими за дурость протоспафария, отправившего людей без разведки в проклятую аномалию на верную погибель. Тогда у семьи есть шанс выхлопотать императорскую пенсию для родственников погибшего ветерана. Ведь все его сбережения теперь пропадут. А деньги семье нужны. Луизу надо выдавать замуж.
— Баронет, — решился Никифор, — Положена мне последняя просьба?
— Слушаю, — мужчина склонился над кентархом, проведя рукой над грудной клеткой, отчего дышать стало легче. И тут в помещение, впустив ледяной воздух с улицы, вошел парень не старше двадцати лет с холодным взглядом убийцы.
— Как они, Карл? К допросу готовы? — с порога спросил он.
— Готовы, — кивнул лекарь, — У эллина есть последняя просьба.
— Последняя? Он настолько плох?
— Нет, но… — лекарь смущенно замялся перед юношей.
— Ясно, — криво усмехнулся тот, — Я вижу, Карл, ты уже подготовил наших гостей к допросу. Оставь нас, — скомандовал парень, и баронет беспрекословно подчинился. А юноша вперился в Никифора змеиным взглядом, от которого у прошедшего не одну битву кентарха, душа ушла в пятки. — А
