Хозяин Заброшенных земель - Дмитрий Лифановский
— Раевский, прошу простить меня за несдержанность, — щека у Олега дернулась, и он в сердцах шарахнул по столу кулаком. Хорошо, буквально за мгновение до того, я успел поднять свой бокал — расплескался бы, как пить дать, хороший напиток. Вон, вся закуска по скатерти разбросана, а стюарды между прочим старались, сервировали стол. Свинство это, а еще наследник престола! А бренди очень даже ничего! Следуя примеру товарища, я до дна осушил свой фужер и сдобрил его кусочком великолепной буженины, выуженной из-под завалов прочих деликатесов.
— Хм, — прямо зашло, умеют вкусно кушать господа аристократы — Ты мне такую привез? – и я отправил в рот еще кусочек, обнаруженный под бутербродом с икрой. Княжич недоуменно посмотрел на меня и с плохо скрываемым раздражением спросил:
— Ты, что, считаешь, я проверяю каждый ящик в трюме?
Я весело усмехнулся, взглянув в глаза Олегу:
— Я бы на твоем месте, после того, что учудил наш дорогой профессор, даже сундуки матросов проверял на предмет скрывающихся диверсантов, – видя, что у Наследника начинают наливаться кровью глаза добавил, — Виру заплатишь вот этой буженинкой и, считай, я тебя простил.
— Вот скажи, Раевский, — Олег снова разлил бренди, в этот раз на палец, как полагается. Хотя, мог бы и коньячные бокалы взять, — Почему я — Наследник престола, княжич, полковник, в конце концов, терплю такую вопиющую наглость от человека, который и боярином-то стал чуть больше месяца назад, а до этого бегал с копьем по тайге, пугая медведей?
А кто тебя знает, почему ты терпишь? Может быть, потому что я единственный, кто может разгрести все кучи, которые вы тут наворочали? Или потому что так получилось, что за мной стоит Великая степь? Или я вам нужен, как единственный, кто делает артефакты, защищающие от аномалии? А может из чувства благодарности за спасение дочерей глав поддерживающих вас родов? Или, просто, потому что ты, в отличие от большинства аристократов пытаешься в этой банке с пауками оставаться человеком.
— Просто, я хороший, — с совершенно серьезным лицом объяснил княжичу я и он отчего-то поперхнулся бренди и закашлялся. Пришлось еще раз спасать род Лодброков, постукивая по спине кулаком, чтобы не дай Боги не задохнулся — надежда наша. Не оценил. Ругался, мол, чуть спину ему не сломал. Врет! Я же легонько, с пониманием.
В общем, в тот вечер мы с Олегом нарезались до потери сознания. Вернее, Их Светлость нарезался, а мне же пришлось его в этом начинании всячески поддерживать. Наутро командир «Сокола» изволил отсыпаться и отпаиваться рассолом. Ну а мы с Сольвейг лазали по всему дирижаблю, обновляя держащуюся на последнем издыхании защиту.
Девочка прогрессировала на глазах и училась с беспощадным к себе фанатизмом, видя в своем даре возможность выбраться из нищеты и поднять свой род на достаточно высокий уровень, чтобы ни мать, ни она, ни ее дети больше никогда не знали горя и лишений. Откуда я это знаю? Так сама Сольвейг и сказала, когда мне пришлось проводить с ней беседу, чтобы поумерила свой пыл — иначе загонит себя и перегорит. С неохотой, но послушалась.
Еще через день «Сокол» улетел, оставив профессора с племянником и три бумажных тюка с понравившейся мне деликатесной бужениной. Закуске я был рад, рацион у нас хоть и обилен, но слишком однообразен. А вот то, что Олег не забрал Юнгов — удивило. Правда, княжич объяснил перед вылетом, что сумасшедшим ученым лучше побыть подальше от двора. По крайней мере, до тех пор, пока не отойдет Великий Князь. Уж очень он зол на профессора.
В тот же день, еще не растаяла на фоне гор, серебристая точка дирижабля, мы с ученицей ушли устанавливать мины. И весьма вовремя, потому что не прошло и трех суток с момента нашего возвращения, они сработали.
Глава 8
Лес неприветливо встречал незваных гостей. Хмурые, насупленные ели, казалось, следили за каждым шагом отряда, цеплялись колючими ветвями за бушлаты, словно пытаясь остановить, не пустить в свои владения. Никифор нервничал. Он чувствовал спиной недобрые взгляды, слышал шорохи в густых зарослях, но каждый раз, когда оборачивался, там оказывалась лишь пустота.
«Проклятье! — ругнулся про себя кентарх, — Чувствую себя как мальчишка, начитавшийся страшных сказок»
Он оглядел свой отряд. Полсотни тяжеловооруженных пехотинцев и семьдесят гвардейцев Лакапиных, во главе с наследником рода — вот и все войско, брошенное на поиски «бандитов», посмевших бросить вызов самому протоспафарию.
«Найти и покарать!», — передразнил про себя Никифор Стиллиана. Легко сказать — найти! В этих проклятых лесах можно спрятать легион, не то, что шайку разбойников.
Никифор с презрением покосился на идущего чуть поодаль Василия Лакапина — командира федератов. Высокий, худощавый, с выбивающейся из-под щегольской шапки огненно-рыжей прядью, он казался чужеродным элементом среди угрюмых бойцов. Еще и шапка эта, сшитая по старинной новгородской моде — из дорогих тканей, с алым верхом и горностаевой опушкой. Весь вид молодого дворянчика вызывал у Никифора лишь горькую усмешку. Как и лицо Лакапина — бледное, с тонкими чертами, скорее подходящее завсегдатаю модных салонов, чем закаленному в боях воину.
«И этот рыжий пес мнит себя аристократом? — с горечью подумал Никифор. — Предал своего князя за блестящие цацки и пустые обещания. Где их хваленые честь и благородство, которыми они так кичатся перед простолюдинами? Растворилась в звоне золота? Или же этого изначально не было в душах Лакапина и ему подобных? Ведь не он один, обладая звучной новгородской фамилией, имея влияние и достаток, предал свою Родину, соблазнившись лестью, деньгами и мнимой властью. Неужели все эти дворянчики действительно думают, что имперская знать оставит их у кормушки? Глупцы!»
Внезапно воздух прорезал свист, переходящий в шипение, пространство исказилось, лес, словно подернулся мутной пеленой, и идущие рядом воины стали падать на снег окровавленными изломанными куклами. Грудь нестерпимо жгло раскалившимся амулетом, купленным за целую гору талантов еще в империи. Судя по всему, деньги потрачены не зря, именно благодаря защите, он сейчас жив, а не валяется кровавым месивом на земле. Рядом мелькнуло испуганное, с белыми от страха глазами и трясущимися губами, лицо Лакапина.
«Вояка!» —
