Эйдзи Микагэ - Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 5
Причиной моего удивления было, разумеется, не то, что она разорвала наше с ней давнее партнерство. Просто Отонаси была для меня совершенно незнакомым человеком – ведь мои воспоминания в «Комнате отмены» не сохранялись. Это ее прощание выглядело совершенно неуместным.
Как ни странно, Отонаси такое мое отношение, похоже, задело. Она уже должна была бы привыкнуть, повторив один день столько раз, что приводит в замешательство всех окружающих, но все равно она не в силах просто не замечать этого.
…Почему?
Точно не знаю, но могу предположить. Отонаси совершенно одна в этом мире, но, объединившись со мной, она нашла того, с кем можно поговорить о том, каково это – повторять один и тот же день снова и снова. Впервые с того времени, как она проникла в «Комнату отмены», она освободилась от одиночества.
А теперь она снова одна.
Вечно одна в вечно повторяющемся мире.
Если я прав… то все ясно как день: она просто-напросто одинока.
1635 «новых школ» не выбили из нее эту наивность.
Ничего не говоря про «шкатулку», Отонаси продолжает:
«Когда 1635 повтор закончится, ты все равно все забудешь. И, скорее всего, ты не сможешь последовать моему совету. Так что все, что я скажу, нужно лишь для моего самоудовлетворения, ни для чего больше. И все равно позволь сказать».
Не обращая внимания на мое нарастающее обалдение, она произносит:
«Не пользуйся "шкатулкой". Никогда».
Предостережение, которого нынешний я не помню.
«Если ты получишь "шкатулку", ты обязательно попытаешься загадать невозможное "желание". Ты будешь гнаться за идеалом, с которым тебе не справиться, – как я сейчас».
Но чего она пыталась достичь этими словами?
Нечего и говорить, что ее предостережение само по себе абсолютно бесполезно; как она и предсказала, я его начисто забыл и в итоге воспользовался «шкатулкой». Можно подумать, что она с собой разговаривает.
Аа, понятно.
Она действительно разговаривала сама с собой. Отонаси просто-напросто облекала в слова свою историю. Она пыталась выкинуть из головы свои проблемы, выплеснув свое раздражение, которым ей было не с кем поделиться, в пустоту того мира.
Так слаба она была тогда.
«Я знаю, к чему приведет такое "желание". Оно приведет…»
И описала она, по сути, свой собственный финал.
«…к краху».
Грустное признание.
Признание, которое, предположительно, должно было достичь моего сердца.
«…Э? Что за хрень ты тут несешь?»
Но я-на-экране не вспомнил внезапно проведенное с ней вместе время и не ответил ей словами утешения.
Чуда не произошло.
Мы с ней вдвоем не смогли совершить чудо.
Я-на-экране презрительно усмехается незнакомой девчонке, несущей бред, и уходит вместе с Кадзу.
Отонаси остается в классе.
Она стоит столбом в облаке любопытных перешептываний одноклассников.
Отонаси стискивает зубы и сжимает кулаки, после чего продолжает свой монолог, обращая его к пустому месту, где я только что сидел.
«Но что я буду делать, если ты узнаешь про "шкатулки" и все равно возьмешь одну из них? Я не отберу ее у тебя. Я буду сражаться с любым другим "владельцем", но с тобой, скорее всего, не буду».
Не будет со мной сражаться?
О чем это она? Полный –
– …
Нет, погодите-ка. Вообще-то Отонаси действительно ничего мне не сделала с тех самых пор, как я вернулся в школу, вооруженный «Тенью греха и возмездием».
Эй, только не говорите мне, что?..
Мне вдруг пришла в голову некая возможность.
Я всегда думал, что она не нападала на меня либо потому, что ее обманывал Кадзу, либо потому, что она ему подыгрывала, хотя видела его ложь. В обоих случаях, в общем, бездействовала она из-за Кадзу.
Но если она-на-экране сказала правду – значит ли это, что она сама толком не знает, что делать с моей «шкатулкой»?
«Может, я снова с тобой вступлю в союз… нет, это исключено. Я не буду с тобой сотрудничать. Вообще никак не хочу вмешиваться. Наши с тобой цели случайно оказались близкими. Мы и не должны были становиться партнерами. Да, на самом деле мы…»
Следующие ее слова нельзя назвать неприятными. Но все равно лицо ее исказилось, и она произнесла с горечью:
«…родственные души».
Понятно – у Отонаси была причина делать такое лицо.
Ведь это заявление означает, что и я, и она – мы с ней оба обречены.
– …Так жаль Кадзуки-куна.
Голос отвлекает мое внимание от экрана и возвращает в реальность.
Недовольно хмурясь, Юри Янаги шепчет, не отводя взгляда от фильма.
Ей жалко Кадзу? С чего такая реакция? Можно подумать, что она увидела, как Отонаси ему изменяет.
…Думаю, ее можно понять. Разумеется, Отонаси вовсе не была ему неверна; однако Янаги, видимо, считает отношения Отонаси и Кадзу чем-то священным. Поэтому партнерство Отонаси со мной в «Комнате отмены» и те дни, когда я был единственным, кому она могла довериться, для Янаги выглядят предательством.
…Впрочем, не мне об этом рассуждать.
Я тоже считал, что история «Комнаты отмены» – только об образовании связи между Отонаси и Кадзу. Я всегда думал, что никакого другого смысла там нет.
Но я ошибался. Если подумать – это вполне естественно. Отонаси провела целую человеческую жизнь не с одним только Кадзу. Да, он был единственным, кто сумел сохранить воспоминания и остаться с ней рядом, но вообще-то она постоянно была в контакте со всем нашим классом.
Разумеется, и со мной в том числе. Поскольку я не сохранял воспоминания, я, естественно, не мог звать ее Марией, раз она представлялась как «Ая Отонаси», и потому не мог стать ее полноценным партнером. Но, хоть я ее и забыл, Отонаси все равно провела в компании со мной довольно много времени.
В мире повторов существовала и история о нас с Отонаси.
Размышляя над ее словами, я шепчу:
– Обречены, э…
Мне, сверхреалисту, говорить такое не было надобности.
Если я воспользуюсь «шкатулкой», я разрушу свою жизнь.
Я знаю свои способности, и, естественно, я знаю свои пределы. Я прекрасно осознаю, что, как бы ни дергался, что бы ни предпринимал – рано или поздно я неизбежно свалюсь.
Это осознание собственных пределов накладывает ограничение и на мою «шкатулку», не давая мне полностью ей овладеть.
Блин… если я все это знал, почему я сейчас нахожусь здесь, утратив всякую возможность вернуться? Почему я ради своих идеалов впутываю столько посторонних людей и гроблю их жизни? Хуже всего то, что я совершил убийство. Я прошел ту точку, после которой уже не могу сказать: «Все, выхожу из игры».
Почему я воспользовался «шкатулкой»?
Когда я стал тем, кто я есть сейчас?
…У тебя есть желание?
Да. Я вспомнил.
Когда я встретился с «О» и узнал про «шкатулки» – уже тогда для меня было поздно.
Когда я узнал о них, я просто должен был воспользоваться одной. Даже несмотря на то, что я знал, что моему «желанию» не суждено сбыться, – все равно должен был. Если оставался хоть один шанс исполнить мое «желание», которое я не сумел исполнить своими силами, я должен был попытаться поймать этот шанс. Я готов был заплатить любую цену, ухватиться за любую соломинку.
Мои действия были предопределены, мой крах предрешен.
Если «О» дал мне «шкатулку», зная это… – здесь я усилием воли задавил свои мысли.
…Хватит уже. Хватит. Оставим эту тему.
Фильм еще идет.
Я снова сосредотачиваюсь на нем.
«Омине. Если ты потерпишь неудачу и окажешься в безнадежном положении, я спасу тебя. Ради этого я и существую. Если все пойдет не так –»
Сидя в классе в одиночестве, Отонаси-на-экране продолжает:
«…Я позволю тебе воспользоваться моим "Ущербным блаженством"».
– Я решила, что не произносила этого.
Голос Отонаси звучит у меня в ушах – но не из динамиков.
– В конце концов, для тебя этого разговора не было. А поскольку, если о нем знаю я одна, он не имеет смысла, я решила, то его не было. И всех тогдашних разговоров между нами, и много чего еще.
На экране видна тень человека, стоящего в луче проектора. Она словно заявляет, что выше «Кинотеатра гибели желаний» и все еще продолжающегося фильма.
– …
Не хочется признавать, но у меня перехватило дыхание. Хотя она выглядит точно так же, как всегда, и я привык ее видеть, все равно я поражен.
Такая реакция на появление обычного человека вообще возможна? …Конечно, возможна, раз я только что так среагировал. Я забыл, как дышать, мои глаза распахнулись, а челюсть отпала сама собой. Сердце заколотилось, пальцы задрожали, и меня пробил холодный пот.
Всего лишь стоя там, она приводит меня в восхищение. Всего лишь стоя лицом ко мне, она давит на меня так мощно, что это ощущается даже не как пресс, а как острый клинок.
