Эйдзи Микагэ - Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 5
…Уааа, погодите-ка! Вы что, хотите, чтобы я умер от стыда? «Кинотеатр гибели желаний» сменил тактику и перешел к унижению?
Как вообще я могу помнить, что было в «Комнате отмены»?.. Такой вопрос на мгновение всплывает у меня в голове, но тут же я поправляюсь: на самом деле я не сохранил воспоминаний. В отличие от Кадзу, я на такой трюк не способен. Однако здесь произошло то же, что в «Игре бездельников», где мой NPC сумел раскусить мои планы: с помощью объяснений Отонаси я сумел довольно точно ухватить то, что произошло в предыдущие повторы.
В этом смысле я вполне мог удовлетворять минимальным требованиям, чтобы стать ее партнером.
«Я в растерянности. Чем я могу помочь Кири? Ничем! Если я прикасаюсь к ней, она бледнеет. Если я обнимаю ее, она вспоминает прошлое и начинает плакать. Что бы я ни делал, ей от этого только больнее. Но я ей нужен. Одна она не справится. Если я ее оставлю, она наверняка совершит непоправимую ошибку. Если и сближаться, и отдаляться – и то, и другое неправильно, скажи, что же мне делать?»
Что, блин, я такое несу… Говорить Отонаси такие вещи абсолютно бесполезно. Она так же бессильна, как и я.
Однако я-из-другого-времени продолжает говорить.
«Думаю, ты сумеешь меня выручить, – отчаянно говорю я. – Может, тебе удастся найти решение для Кири где-то в этих повторах».
Да не существует же решения!
Я-на-экране такой идиот, что я готов орать во всю мощь своих легких – если бы только мой голос его достиг. Просто невероятно, каким я был бесхребетным.
Но ответ Отонаси – такой же невероятно легкомысленный. Наша проблема и сейчас не решена, так что я знаю – она так ничего и не придумала.
И все-таки она сказала:
«Ясно. Я найду решение».
Следующая сцена – 2 марта 1539 повтора. Три повтора спустя. Отонаси заявляет:
«Я нашла решение».
О чем это она? Нет же решения. …Не может быть решения.
«Точнее, я узнала, что будет лучше всего для Кирино».
«Лучше всего… и что это?»
Как ни стыдно это признавать, но я-на-экране не может скрыть возбуждения.
Видимо, я был настолько глуп, что позволил пробудиться надежде. Я понадеялся, что действительно есть какое-то решение, которое я сам проглядел.
Но Отонаси сказала лишь:
«Оставь ее в покое».
Нечего и говорить, как меня разочаровал этот ответ. Даже разозлил.
«Не вешай лапшу! Кто тогда ее спасет? Или ты хочешь сказать, что с Кири уже все в порядке?»
«…Нет, у Кирино очень глубокие раны. Боюсь, они никогда уже не затянутся».
«Тогда какого черта ты говоришь, чтобы я ее оставил?!»
«Потому что ее не спасти никому».
«Что ты сказала?!»
«Настолько глубокие у нее раны. Ты же не можешь отрастить оторванную руку, верно? Подобные раны не из тех, что можно залечить».
«Кончай тут умничать! Ты уже махнула на все рукой, потому что потратила впустую столько времени в "Комнате отмены"? Если тебе оторвало руку, ты можешь сделать операцию и заменить ее протезом, понятно?»
«Может, кто-то и способен сделать для нее что-то подобное. Это не залечит ее раны, но заметно облегчит боль. Однако ты, Омине, сделать этого не сможешь».
«Почему?! И кто сможет, если не я?!»
«Ты и сам должен был уже понять, – Отонаси горестно кривит губы. – Ты сам делаешь ей хуже».
Я-на-экране молчит.
«Из-за тебя Кирино хочет стать такой, какой была раньше. Она не принимает протеза, хоть он и может ей помочь, – потому что, если она смирится с протезом, она уже никогда не будет прежней собой. Самим присутствием рядом с ней ты не даешь ей идти вперед».
Да, я знаю. И тот бесхребетный я тоже должен был бы знать, если бы он был честен с собой.
«Разве ты до сих пор не понял? И все-таки ты… да нет – думаю, именно поэтому. Именно потому, что ты понял, ты и ищешь, как ей помочь. Верно, оставить ее в покое – не идеальное решение; если ты, человек, который понимает ее лучше всего, оставит ее, то ее проблемы только усилятся. И тем не менее я пришла к выводу, что ваше с ней расставание – лучший выход. Так что ты ничего не можешь сделать для Кирино, кроме как порвать с ней все отношения».
«Если я это сделаю, она будет страдать и, возможно, совершит ошибку, от которой ей станет еще больнее. Она может угодить в порочный круг. И все равно ты говоришь мне, чтобы я с ней расстался?»
«Да».
«Ты что, идиота из меня делаешь?»
«Нет. Если ты уйдешь, она может угодить в порочный круг страдания, но если ты останешься, она наверняка угодит. И это еще не все. Если ты не уйдешь, не только она увязнет в страдании, но и твои собственные раны быстро станут смертельными».
«Что будет со мной, никакого значения не имеет!»
«Дурак! Еще как имеет! – ее неожиданный взрыв застал меня врасплох – это так непохоже на ее обычную холодную манеру держаться. – Ты что, хочешь стать таким, как я?»
Это был ее безмолвный вопль.
Теперь-то я понимаю, что он означает.
Сейчас я уверенными шагами направляюсь к собственной гибели. И я уверен – то же относится к Отонаси. Если подумать, все отлично сходится: до сих пор все до единого ее поступки несли в себе лишь самопожертвование. Она живет ради чего угодно, только не ради себя.
Она считает, что одного человека, выбравшего такое существование, вполне достаточно, и этот человек – она.
Но я никак не могу принять подобное от непонятной девчонки, которая только что к нам перевелась. Может, мы и были партнерами по предыдущим 2 марта, но я все равно этого не помню.
В отличие от Кадзуки, я не придал ее словам особого значения.
«Если ты не намерена мне помочь, я тоже больше не буду с тобой сотрудничать».
«…Омине».
Отонаси, однако, знакома со мной больше 1539 дней. Судя по ее характеру, этого вполне достаточно, чтобы она ко мне более-менее привязалась.
И потому ее стремление помочь мне довольно сильно.
«Если ты настаиваешь на том, чтобы ее раны залечились полностью, есть лишь один выход, и я его приму. Я достигну своей цели ради нее и ради всех остальных».
Вот почему она заявила:
«Я завершу свою "шкатулку"».
Но, поскольку мы, естественно, не могли смириться с таким решением, мы расстались навсегда.
Вернее, это должно было стать нашим окончательным разрывом, однако мы и после этого продолжали быть партнерами.
Причина проста: Отонаси ничего мне не рассказывала о нашем разрыве 2 марта 1539 повтора. Этого было достаточно, чтобы «отменить» наше расставание, – ведь моя память каждый раз стиралась. Но это работало лишь в отношении меня; у Марии не настолько каменное сердце, чтобы она могла притворяться, будто той боли, что она причинила мне в 1539 повторе, не существовало. Она хранила тот случай в памяти, хотя я о нем забыл и ни разу не вспомнил.
Взаимного доверия между нами больше не было.
А потом, 2 марта 1542 повтора, мы неожиданно вышли на Моги.
Но тут мы уперлись в стену. Наш прогресс на этом и закончился. «Комната отмены» была основана на «желании» Моги прожить 3 марта, ни о чем не сожалея, и потому ее устройство заставляло каждого, кто обнаруживал «владельца», терять память. На 1543 раз даже Отонаси забыла, что Моги и есть виновница всего.
После этого мы еще несколько раз добирались до Моги, но добиться чего-то большего так и не смогли. Поскольку Отонаси решительно отвергала насилие, она не могла уничтожить «шкатулку», а мои слова Моги не достигали. Кроме того, во мне, в отличие от Отонаси, бесконечные повторы не оставили ни воспоминаний, ни накопившегося раздражения, так что я не мог атаковать Моги со всей силы, не сдерживая себя. С моей колокольни проблема не выглядела настолько серьезной, чтобы это оправдало причинение ей вреда, а ведь это был единственный способ.
Мы зашли в тупик. Как выяснилось позже, один лишь Кадзу был способен разобраться со «шкатулкой» Моги.
Таким образом, наши отношения с Отонаси подошли к концу.
«Прощай».
2 марта 1635 повтора, проведя вместе со мной больше ста циклов, Отонаси наконец отказалась от идеи использовать меня.
Я-на-экране нахмурился, захваченный врасплох этим неожиданным заявлением.
Только что закончился первый урок; Кадзу сидит рядом со мной.
Он спрашивает с таким же озадаченным видом, что и у меня:
«Дайя, ты что, знаком с ней?»
«Да нет».
Причиной моего удивления было, разумеется, не то, что она разорвала наше с ней давнее партнерство. Просто Отонаси была для меня совершенно незнакомым человеком – ведь мои воспоминания в «Комнате отмены» не сохранялись. Это ее прощание выглядело совершенно неуместным.
