Кипрей - Ольга Дмитриевна Павлова
Авилим сидел на войлочном покрывале, ждал. В свете масляных ламп лицо его казалось спокойным и усталым, раскосые глаза не выражали враждебности, но не было в них и гостеприимства. За спиной верховного фиора замерли двое молодых лучников, по правую руку расположился хмурый риод. Эвверанцам указали место напротив.
– Я не привык к церемониям, Лиар Нейд. Королева Альярге просила выслушать тебя. Что ж, говори… Но если ты пришел рассказать мне о том, что я уже знаю, не трать мое время. Волки предлагали мне мирный договор еще двенадцать лет назад, я отказал им и не намерен менять своих решений.
Что ж, начало было хоть и не обнадеживающим, зато вполне ожидаемым. И на что Нейд вообще рассчитывает? Что такого можно сказать верховному фиору, чтоб он остановил конфликт, длящийся двенадцать бесовых лет!..
– Я… я не знаю, будут ли мои слова новы для тебя, но все-таки попытаюсь, – тихо начал принц. – Я поднял архивы. За двенадцать лет из-за эверранско-орбесской вражды погибло больше четырех тысяч человек с моей стороны. С твоей мне подсчитать сложнее, но что-то около двух. Это солдаты, убитые в приграничных стычках, и крестьяне, пострадавшие при набегах. Конечно, цифры очень примерные, я не могу учесть всех, кто умер от голода в траурную зиму в Орбесе или Айхане, но многие из них остались бы живы, если б не эта бесова война. И если сейчас я не сумел сказать тебе ничего нового, то ты скажи мне… Скажи, Авилим-фиор, чего ради все это было?
Голос принца постепенно наливался незнакомой металлической твердостью, становился громче и резче. Речь не заготовил, значит?.. Ну, оно заметно, потому что будь у Нейда время подумать, он навряд ли осмелился бы на подобные слова! Лица степняков закаменели от злости, на риода было страшно смотреть. Только Авилим остался спокоен.
– Не меня тебе стоит спрашивать, это вы разрушили мир между нами. Орбесская степь отдала свою верность роду Аритенов и не предаст ее, а я лишь голос степи. Вы сами развязали эту войну, и ни мне, ни тебе ее не остановить. Не будет нам мира с волками.
Рик смотрел, как в глазах Лиара появляется нездоровый лихорадочный блеск, как пальцы бессильно стискиваются на крае войлочного покрывала… И почему-то было ему до беса обидно за этого человека. Ведь не он это все затеял, что вообще мог сделать восьмилетний мальчишка!.. Но отвечать все равно придется ему.
А принц вдруг подался вперед, заставив часовых схватиться за оружие.
– Послушай, я знаю, чей я сын, и знаю, за что ты ненавидишь меня!.. Но речь не обо мне!.. Эверран – это люди, а они остались прежними! Почему мы убиваем друг друга?! Во имя памяти Сивера Аритена, во имя отмщения за него?..
Фиор не отстранился и глаз не отвел.
– Если ты не понимаешь этого, то мне нечего ответить, Лиар Нейд. Скажи, неужто сам ты согласился бы служить убийце своего правителя и друга?
– Нет. Нет, не согласился бы! Но я служил бы своему народу! Если тебе не важна судьба моих подданных, так подумай о своих!.. Сколько раз степь голодала за эти годы?! Пожары, неурожай… Вы же отрезаны от всего континента! Дион вошел в состав Эверрана, пал Каменный город!.. К бесам серебро или вина, но что будет с твоими людьми, когда им не станет хватать обыкновенного хлеба?! Неужто месть стоит этого?..
Фиор смерил собеседника задумчивым взглядом, помолчал.
– Мы отличаемся друг от друга, может, в этом и дело, – наконец откликнулся он. – Мой народ не меняет верность на хлеб. Хочешь, я позову кого-то из своих людей, и мы спросим, нужно ли ему процветание подобной ценой, готов ли он присягнуть волкам. Хочешь, Лиар Нейд?
Принц молчал. Рик посмотрел на него, и от вида ссутуленных плеч что-то кольнуло в правом подреберье. И почему-то только сейчас подумалось, как же устал этот человек. Устал таскать на себе бремя чужой вины и чужих долгов, лезть на рожон и переть напролом… Устал закрывать собой, биться в закрытые двери, идти вперед, прекрасно зная, что там его ждет ловушка, но не имея права остановиться. Устал, устал, устал…
А Нейд вдруг подобрался, расправил плечи.
– Послушай, степь хочет отомстить, и я понимаю это, вот только убийца Сивера Аритена мертв двенадцать лет… – голос Нейда зазвучал вдруг спокойно, отстраненно даже, и что-то это Рику не понравилось. Бесову мать, к чему ж он клонит? – Я занял его место, значит, мне и отвечать. Хотите мести? Что ж, возьмите мою жизнь. Престол займет Анхейр Гарта, он даже не из Альвиров, династия сменится! Тогда вы заключите мир? Я не говорю о том, чтобы вновь войти в состав Эверрана, нет! Просто о мире…
Жаворонок с трудом удержался от того, чтобы треснуть себя по лбу. А еще лучше – кое-кого другого… Проклятье, а вот согласится сейчас верховный фиор, и что тогда?!.
Но тот лишь покачал головой.
– О мире я буду говорить только с Фениксами. И то, что они мертвы – ваша вина, не моя.
И снова бессильно опали широкие плечи.
– Что ж, тогда мне и правда больше нечего предложить, – очень тихо сказал принц и тяжело, будто пьяный, поднялся на ноги, поклонился. – Спасибо за все, Авилим-фиор.
Дождался кивка и зашагал к выходу. Его заметно шатало.
На улице было почти темно, солнце сползало за горизонт, а в густеющем воздухе уже начинали клубиться первые огнекрылки. У входа в отведенный им шатер Нейд вдруг замешкался, и Жаворонок, обойдя его, замер тоже. На открытой ладони принц держал маленького рыжего мотылька. Он поймал взгляд волшебника и неловко улыбнулся.
– Ну толковая же примета, сбывается!.. Я их лучше всех в детстве ловил, и ты посмотри, как мне везет!
Жаворонок посмотрел… На бледное, заострившееся лицо, на воспаленные, глаза, на оставленный плетью незаживший рубец в пройме ворота…
Да, приятель, везет тебе так, что не приведи небо!..
Принц постоял, глядя, как трепещут ажурные рыже-золотистые крылышки, а потом взмахнул рукой, заставляя мотылька сорваться в темнеющее небо, проводил глазами.
– Ну что, пойдем, что ли, спать, завтра опять в дорогу.
Рик не выдержал, отвел глаза.
– Иди, я сейчас догоню. Не переживай, шататься по лагерю не буду, риоду на глаза не попадусь.
Нейд хотел было возразить, но, видимо, сил на это у него уже не осталось. Он попросил быть осторожнее и скрылся за пологом шатра. А Рик опустился в заросли кипрея и прижался пылающим лицом к влажной
