Виталий Корягин - Винг
— Идея хороша, Ал, — одобрил рыцарь, — но осуществить ее мешают два препятствия: первое — повторяю, мне ни за что не дойти туда на своих двоих, второе — как включить машину под панцирем? Рука-то туда не пролезет! Через камзол нащупать кнопку можно, а через сталь… Безнадежно!
— Ну, первое-то возражение отметаем сразу, как несущественное. Кто сказал, что надо тащиться пешком?! Выедешь на коне, спешишься, а я уведу его с поля!
— Да по обычаю-то положено как?! Протрубят начало, появится Штолльберг, герольд от его имени прочитает картель, маршал объявят условия боя, и я должен выйти к противнику…
— Ну, и где же сказано, что ты должен ковылять пешком через всю арену?! Выедешь, как Ланселот, на боевом коне, так еще и унизишь немца! Он-то уж точно пешком на Зигфрида не потянет!
— О! — сказал Шимон, показав большой палец. — Пешком, а шпоры в навозе!
— Ладно! Это пойдет! — согласился сакс. — А машину как включить вовремя?!
— Э-э, сэр, — попросил иудей, — дайте мне, таки, глянуть на вашу кнопку.
— На, смотри! — расстегнул камзол Эдвард.
— Да, она не маленькая… Это хорошо! Вот я, сэр, у нас в лабазе всегда безмены ремонтировал, в них есть такая штука, рычаг первого рода, ее изобрел один умный грек, Архимед. Таки, он сказал, что рычагом можно сотворить все, что угодно, и кнопку включить, как нечего делать. Нужна только точка опоры, а у нас их хватает, грудь-то, у вас, сэр, слава праотцу Аврааму, железная!
— Да, — сказал скептический Алан, — я тоже слышал, что рычагом можно творить, что хочешь, оттого-то и не хожу в ваши лавочки — обвешиваете! Безмены он ремонтировал! В какую-такую сторону?
— Так ты у нас образованный, Шимон? — спросил рыцарь. — Откуда слышал об Архимеде? Мне-то Тигран рассказывал…
— В хедере при синагоге учился, пока рэбэ в саду с инжиром не накрыл… — вздохнул иудей.
— Все, решили! — резюмировал гэл. — Утром ты, Шимон, займись безменом первого рода, а я слетаю, осмотрю ристалище. Мы идем спать, Эд. До завтра, сэр!
Они вышли, а Эдвард, как и каждую ночь после гибели Ноэми, до утра скрипел зубами в одиночестве, пытаясь привыкнуть к невыносимой мысли, что ее уже нет… А когда он засыпал, опять все тот всегдашний же сон будил его навстречу горю…
Утром Шимон помог ему надеть доспехи, ниткой с узелками тщательно промерил расстояние от подзора панциря до заветной кнопки и отправился в ближайшую кузницу мастерить рычаг. К обеду он вернулся с причудливо извитой, чуть тоньше мизинца, железякой.
Пояснил с гордостью:
— Это из тележной чеки… Но сколько, таки, пришлось втолковывать этому необрезанному… Тьфу!.. В смысле — необразованному, кузнецу, что нужно выковать!.. И сколько он с меня содрал!.. Ал узнает, уже сразу упадет!
Продел Эдварду подмышку кусок тонкой проволоки, вывел концы ее вперед, прикрутил загогулину к стальной груди:
— Так, здесь мы тянем, а тут она жмет! Порядок! Приложим-ка панцирь… Как, не мешает?
Все сидело как нельзя лучше.
Приехали Алан и де Шаррон. Сели обедать.
Гэл отчитался:
— Плотный песок, чуть глины. Нога скользить не будет… А шпор не надо, не дай Бог, споткнешься!
Де Шаррон изложил, одновременно отдавая должное кушаньям, договоренный регламент боя:
— Бьетесь пешими, на мечах, можно иметь и другое оружие: чекан, булаву, шестопер, кинжал. Применять разрешается, если меч сломан или выбит. Сражаетесь до смерти или падения противника, если тот не пытается подняться. То есть, если шевелится, даже лежа на земле, можно рубить и дальше. Добивать сдавшегося или прекратившего сопротивление позволяется только с соизволения судей, но не обольщайся этим, мой мальчик, государь, хоть и любит тебя, но, проиграй ты бой, прикончить не воспрепятствует. Слишком уж серьезна причина поединка, а Божий суд знает лишь один приговор — смертный!
— Да, я понимаю, мессир!
— Судьи вынесут вердикт, не нарушил ли победитель правила. Пауза может быть использована упавшим бойцом, чтобы встать. Я оговорил это особо. В этом случае бой продолжится… — старик достал из кошелька сандаловую зубочистку.
— Спасибо, ваша милость, вы сделали все, что могли. Лучших условий добиться было бы невозможно, я понимаю… А судьи кто?
— Сам государь, барон де Во, гроссмейстер тамплиеров Робер де Сабле. Маршал-распорядитель — барон Фицуолтерн.
— Ясно… Шимончик, десерт капитану!
Приготовления к завтрашнему поединку закончились. Время тащилось медленно, нехотя наступил долгий тягучий вечер, а ночь, полная воспоминаний и сожалений, показалась Эдварду бесконечной.
Глава пятьдесят вторая. Последний бой
Но с первыми лучами солнца часы покатились стремительно и неудержимо, набирая ход, как снежная лавина в горах. Полдень, время начала поединка, приближался. Уже с утра, предусмотрительно пораньше позавтракав, добрые жители Тулузы начали собираться в старый римский цирк, издавна использовавшийся для подобных массовых мероприятий. Рыцарские поединки сменили здесь бои гладиаторов, боевые кони месили теперь песок арены вместо упряжных четверок квадриг. Состязания изменились, но неизменны остались кровь и смерть участников и нездоровый азарт зрителей.
Задолго до полудня все места, вплоть до полуразвалившихся верхних арок, оказались заняты. В первых рядах под полотняными маркизами с гербами восседали на древнем мраморе знатные местные сеньоры и рыцари Ричарда. Недавний мятеж, лишь формально завершившийся, обострил их взаимную неприязнь. Они держались на трибунах обособленными группами, обмениваясь через разделявшую их пока пустую королевскую ложу едкими замечаниями, но все же не перегибали палку, не оскорбляли слишком явно друг друга — все ждали начала поединка.
За Эдварда болели, вполне естественно, англичане и анжуйцы. Многие знали его по Палестине, где он успел, несмотря на молодость, стяжать достаточно громкую славу, и по недавним событиям реставрации Ричарда в Англии. Окружение монарха считало своим долгом разделять любые пристрастия повелителя, и искренняя или притворная, но симпатия к молодому рыцарю была при дворе почти всеобщей. Один де Во хмуро косился на карьеру Эдварда, не желая вникать в резоны короля, — не мог забыть позора своего любимца, сэра Дэниэла. Виновным в фиаско недостойного рыцаря, замазавшего грязью предательства и его имя, он, против логики, упрямо считал сакса. Немца поддерживала многочисленная орденская братия и, в пику Ричарду — упрямая местная знать.
Наверху теснилось простонародье, разнообразные одежды и лохмотья перемешались на истертых веками сидениях. Солнце плавило толпу отвесными лучами и сулило снующим по рядам разносчикам с бурдюками сухого вина неплохие барыши.
Воздух был насыщен электричеством, горизонт заволокло серой плотный пеленой. Напряжение царило в природе, томило людей, будто близился мистраль. Который день собиралась гроза, по ночам вдалеке погромыхивало, сверкали зарницы, но дождь все не проливался на истомленную зноем землю.
Прорычали королевские букцины, в крытой ложе на высокий трон уселся король Ричард в алой мантии, в золотой короне чуть набекрень на рыжих кудрях. По бокам и ниже устроились грузный де Во в роскошных, но, как всегда, небрежных одеждах, и аскетический, высушенный длительными постами и солнцем пустынь гроссмейстер де Сабле.
Снова прогремели трубы. Из портала западных ворот на арену выехал на громадном вороном коне комтур барон фон Штолльберг. За ним следовали два оруженосца и герольд ордена тамплиеров.
Развернув свиток, герольд от имени немца прочитал обвинение в колдовстве и ереси, а затем и картель на беспощадный бой рыцарю Эдварду Вингу. Оруженосец барона нацепил на острие копья командира его латную перчатку, проскакал по кругу и возложил ее на барьер перед поручителем обвинителя, здешним командором храмовников. Тот принял ее с поклоном и, приблизившись к королевской ложе, с поклоном же вручил ближнему к нему судье, де Во. Милорд Томас, по обыкновению хмурясь, передал ее Ричарду.
Король встал, поднял рукавицу вверх и крикнул:
— Разрешаю смертный бой во имя Господа, и пусть победит именем Его тот, кто прав перед Ним!
Вернулся на трон, а перчатку отдал де Сабле и повелел:
— Пусть мой герольд читает правила, и позор да покроет имя того, кто посмеет их нарушить!
Герольд короля громовым басом известил об условиях поединка.
Тем временем де Шаррон принял перчатку из рук гроссмейстера, это значило, что он принимает вызов за своего доверителя.
Снова запели трубы, фон Штолльберг спешился и тяжелым мерным шагом направился к середине ристалища. Оруженосцы с лошадьми исчезли за воротами. Немец маршировал, высоко вздергивая ноги, освещенный отвесными лучами солнца, отсверкивающими на полированных гранях вороненых доспехов, горело и переливалось надраенное широкое лезвие огромного двуручного меча, лежащее на плече тевтонца. Щита у него не было, но у правого бедра болтался на цепи массивный шипастый шар моргенштерна. Несмотря на грозную внешность, комтур в тяжелом вооружении, со шлемом в виде волчьей морды за плечами, казался маленьким на огромном поле и неуловимо напоминал какого-то черного бронированного жука, упрямо и тупо ползущего по песку.
