Бренная любовь - Элизабет Хэнд
Он подлетел к двери и распахнул ее. Внутри все было по-прежнему, как несколько часов тому назад: на простом столе все еще стояли чашки, на мольберте белел свежий холст, в погасшем очаге лежала горстка пепла. Ни Эвьен, ни Бреган в домике не оказалось.
– Вы ее здесь не найдете, мистер Комсток, – произнес голос; Рэдборн резко крутнулся на месте. – И она вас тоже. Она взяла от вас все, что нужно, и сгинула, сгинула…
В дверях стоял Якоб Кэнделл. Он был в своей заляпанной краской блузе, но босой; израненные руки и стопы кровоточили. От него несло скипидаром и льняным маслом.
– Лермонт меня выпустил, чтобы я помогал выносить вещи. Я сказал ему, что оставляю свою коллекцию пигментов вам, мистер Комсток. Ляпис-лазурь чистейшая, и про caput mortuum я вам уже рассказывал. Полагаю, холсты грунтовать вы умеете. Сам я, боюсь, писать пока не смогу…
– Кобус. – Рэдборн подошел к нему вплотную. – Кобус. Вы… вы ведь ее не тронули? Клянусь богом, я вас убью, если вы причинили ей вред!
– Вред?! – Бледные глаза Кэнделла вспыхнули, и он захохотал. – Я при всем желании не сумел бы причинить ей вред, мистер Комсток! Можно ли причинить вред, например, океану? Можно ли причинить вред этому…
Он развернулся, выбежал на улицу и, неуклюже петляя по полю, приблизился к полыхающим зарослям утесника. Тут Рэдборн настиг его и грубо потащил обратно.
– Довольно! Говорите, куда она пошла… Где она?!
Кэнделл не противился, не вырывался, лишь с милой улыбкой на лице глядел на Рэдборна. Затем поднес липкую окровавленную руку к своей щеке.
– Вы ее не найдете, юноша. И вторую тоже можете не искать. Повитуху.
– Что вы несете?!
– Калеку. Им от вас только это и нужно было… зачать ребенка.
– Ребенка?! – Рэдборн задохнулся, зажмурил глаза и увидел: крошечные носилки в траве, а в них – тельце крапивника, женщина, лежащая на пустоши рядом с ним, и всадница вдали. – Я… я ни с одной женщиной еще не был!
Кэнделл тихо засмеялся.
– И то правда. А все ж вы ее обрюхатили, и малафья ваша не хуже, чем у других. Она упорхнула и отложит яйцо в чужом гнезде, сэр… Вам ее больше не видать.
Он сунул руку в карман грязной блузы, достал оттуда яйцо в крапинку, рассмотрел и безжалостно раздавил пальцами.
– Яйцо воробьиной овсянки, – полным сожаления голосом произнес он. – Не ее. Повитуха его забрала и припрятала в шкатулку, оно и сто лет может там пролежать, если надо. Вы никогда не увидите своего сына, сэр. А если и увидите – не признаете.
Он сунул пальцы в рот и, громко чмокая, обсосал. Рэдборн в ярости закричал и уже замахнулся, чтобы его ударить, но в этот миг глаза Кэнделла широко распахнулись. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, за спину Рэдборна и за домик, в море.
– О чудо! – воскликнул художник и, дрожа, пал на колени. – Узрите чудо!..
Рэдборн обернулся. На краю обрыва два огненных столпа взметнулись в небо – на десять, двадцать, тысячу футов. Они зыбились и колыхались в небе подобно северному сиянию; изумрудные, льдисто-голубые и нефритовые всполохи переливались черным и пульсировали, медленно и неумолимо вздымаясь и опускаясь, точно инфернальные поршни. Рэдборн закричал, пытаясь спрятать глаза от их блеска, но ничто не могло защитить его от ужасного света и звука: звук этот жег ему мозг, опалял череп язык зубы глаза, покуда все вокруг не превратилось в сплошное сияние, кошмарный изумрудный жар, который гремел подобно гонгу и разбегался по миру бесконечными эхами. Рэдборн пошатнулся, упал, лег на живот, затем вскарабкался на ноги и кинулся бежать.
– ЧУДО! – раздался крик.
Кто-то схватил Рэдборна; он яростно отбился и вдруг увидел некий темный силуэт, пробирающийся сквозь сияние.
– ЧУДО!
– Кобус, нет!
Якоб Кэнделл стоял на краю обрыва и держал перед собой пылающую ветку утесника. У его ног что-то маленькое неистово прыгало, норовя дотянуться и цапнуть его за руку. На глазах Рэдборна огонь взметнулся и перескочил на блузу Кэнделла. Пахнуло скипидаром, и Рэдборн в ужасе увидел, как всего Кэнделла объяло пламя.
– Кобус! Нет…
Силуэт воздел руки к сияющим небесам.
– Чудо! – верещал он.
В какой-то миг все это слилось воедино: человек и свет, зеленый и черный, ночь и день. А потом, с оглушительным грохотом пушечного выстрела, сияние исчезло. Рэдборн стоял под звездным небом, Сарсинмур за его спиной полыхал, и оттуда неслись крики:
– Комсток! Что же ты делаешь, говнюк?!
Кто-то схватил его за руку.
– Суинберн, – прошептал Рэдборн и надсадно закашлял. – Суин…
– Он здесь! – заорал Суинберн. – Живо!
Еще один силуэт возник из полыхающей темноты: возчик с фонарем в руке.
– Кервисси увел доктора! – прокричал он. – Ведите его к карете, сэр!
– Идти можете? – вопросил Суинберн, привлекая Рэдборна к себе. – Сюда, я вас пронесу, сколько смогу.
Они побрели вместе сквозь полыхающий утесник; вокруг вился дым, а дом ревел, объятый пожаром. Рэдборн почти оглох; слезы физических и душевных мук струились по его лицу, когда Суинберн вытащил его на узкую перемычку, соединявшую Сарсинмур с мысом. Где-то посередине этой перемычки катила прочь телега, нагруженная ящиками и полотнами. Рэдборн узнал под кепкой угрюмый затылок Кервисси, а рядом – высокого худощавого человека, не сводящего глаз с пылающих развалин.
– Лермонт, – опаленными губами произнес Рэдборн.
– Вот, мистер Комсток.
Они подошли к стоявшей во дворе карете; зашоренные лошади фыркали и ржали, и кучер с большим трудом удерживал их на месте. Суинберн шагнул в сторону, когда кучер распахнул перед ними дверцу кареты.
– Это подручный Инчболда. Он отвезет нас в Тревенну.
– Тревенна… – проронил Рэдборн.
Он влез в карету, а потом обратил пустой безумный взгляд на человечка рядом. Дверца кареты захлопнулась. Кучер крикнул, и лошади во весь опор поскакали через двор, прочь от огня.
– Вы… как вы?..
Суинберн охнул, плюхнулся на сиденье и, проведя рукой по рыжим лохмам, посмотрел на Рэдборна.
– Меня мучила совесть. Я все думал, что напрасно бросил вас здесь одного с этими…
Он стиснул крупную ладонь Рэдборна своей маленькой.
– «Того, кого видим, нет; но тот, кто невидим, есть»[56]. Габриэля, моего гадкого, глупого, шалого братца было уже не спасти, Лизи тоже пропала, и злосчастный Нед… Но вы…
Поэт прищурился. Когда карета, громыхая и оставляя позади развалины Сарсинмура, покатила по пустоши, он по-павлиньи взвизгнул.
– Вы, мистер Кобздох, болван эдакий и впридачу американец, – вы наконец-то сделали из меня героя!
Глава 15. Пес спрыгнул
Если б любовь не обнаруживала себя в невзгодах,
