Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
— Будем воевать! — выкрик уже походил на вопрос.
— Конечно, будем… — покачал головой русский офицер, — Я был на землях, где кочевали мои предки… Калмыцкую степь уже никто так не называет, брат мой. Теперь там поля, на которых растут пшеница и хло́пок, подсолнечник и арбузы… Тысячи крестьян живут на этих землях.
— Ты думаешь, что наши степи ждёт такая же судьба? Никогда доли́ны Онона[4] и Керулена[5]… — неверяще помотал головой Сайн-Нойон-хан.
— Я не могу предвидеть будущее, брат! Возможно, никогда эти земли не узна́ют плуга земледельца. Но, почти наверняка, уже совсем скоро здесь вместо ясы Чингиз-хана установятся законы империй, которые поделят между собой наши просторы. Сколько времени у нас ещё есть, я не знаю. Но воевать против своего государя я не хочу, но и волю терять не хочу… А, приняв предложение Павла Петровича, мы получим новые земли за морем, и всю поддержку России, с помощью которой ты сможешь построить даже свою империю. — мечтательно закончил Ламжав.
— Ты знаешь, где это? — тихо спросил хан.
— Знаю. Это огромные просторы степей между землями России, Испании и Соединённых штатов.
— Они больше Халхи? — с тоской произнёс Сайн-Нойон-хан.
— Да. Многократно. — твёрдо ответил его нукер.
— Нам придётся воевать? — уже совсем ровно проговорил вождь.
— Обязательно, брат мой. Если бы это было не так, предложил бы государь именно тебе, одному из своих вернейших людей возглавить этот поход? — на устах Ламжава заиграла лёгкая усмешка.
— Думаешь, такое предложение — награда? — тоже усмехнулся степной владыка.
— Да. Ты — главный монгольский хан, тебя приглашают на брачный пир императора. Мой государь не хочет, чтобы ты изведал, каково оказаться в подчинении чиновников.
— Хитро! — расхохотался Баржигон. Однако, тотчас же его сменился на возмущённый, — Но ведь мои земли достанутся другим!
— Это так… — кивнул калмык, — Однако ты, анда, получишь огромные просторы степей за морем. Тебе решать, мой хан. Ты же слышал, что сказал Белый князь — это будет твой выбор.
— Да. Мне. Я — хан. Мне надо решать.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Дел было так много, а я никак не мог себе позволить расслабиться, поэтому мечты об отдыхе мне пришлось отринуть. Окончательно царственную хандру и усталость удалось побороть моей невесте, Анастасии. Юная, весёлая, энергичная, весьма симпатичная и очень неглупая девушка захватила весь остаток моего внимания, как рукой сняв дымку утомления, застилавшую мне глаза.
Она была влюблена в меня, пока почти по-детски, скорее от славы русской армий, роста империи, величия короны, которое, словно облако, окружало меня, ну и моя мужская стать, надо думать, тоже играла не последнюю роль. Я же скорее был очарован её молодостью и красотой — любовь, всё же более сложная материя, но повторять своих прежних ошибок я не собирался.
Мне нужна была настоящая жена — подруга, соратник, мать моих детей. Такая, какой стала моя мама — без неё, по его собственным словам, Гришка не смог бы достичь и половины своих успехов на поприще администратора, а уж сестрёнки у меня выросли очень умными. Я видел, какой замечательной женой для Отто была Аннушка, как счастливы были Андрей Разумовский и его Даша. Конечно, пусть и давно уже довольно смутно, я помнил и своих родителей из прошлой жизни…
Напротив, без верной и любимой жены, без человека, который поддержит тебя, мужчине очень сложно полностью раскрыться, а уж оставить после себя достойное потомство, способное, по крайней мере, не растерять накопленный им капитал — вообще невозможно. Сколько я наблюдал подобных примеров в прошлой жизни — не сосчитать, уж истории, как сыновья пропивали награды достойных отцов, я наблюдал во множестве. Да и в нынешнем своём бытии я много раз видел, как достойнейшие люди теряли разум и совесть просто от собственного семейного несчастья, а спасение детей Разумовского и Румянцева я считал одной из своих важнейших заслуг. Но сколько раз такое не получалось?
Нет, без хорошей семьи, тем паче царю — просто пропа́сть. Тем более, ещё сильна была моя память о Маше. Незаживающая до сих пор рана… Пусть многое стёрлось, боль почти ушла, но иногда… Она была настоящей — любящей, нежной, умной, образованной. Сейчас Анастасия очень желала стать такой же. Снова ошибиться, как в случае с Прасковьей, я не хотел и просто не мог себе позволить. Надо было открыться ей навстречу, дать ей нежность, тепло и заботу. Я надеялся, что смогу ещё найти в себе любовь, и мои надежды осуществились.
Ася, так я её называл наедине, была страстной, яркой, с ласковой хитрецой. Она выбрала для себя позицию в стороне от придворных интриг, рядом со мной. У меня словно крылья за спиной выросли…
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Алёшенька, а государь точно к нам приедет? — Софья Лобова расчёсывала волосы перед зеркалом, а её супруг отдыхал в её уборной на мягком диване, беседуя с любимой женой.
— Приедет, любушка! Стали бы срочно к нам линию телеграфа тянуть, если бы Павел Петрович сам к нам не собирался. Видно, всё же решил своей молодой и наши места показать.
— Как же мы ему наши грязи-то покажем? Ведь только-только по паре улиц замостили, что в Кривом Роге, что в Луганске, а в прочих городах и того не найти.
— А что делать? Камня мало, дерева почти совсем нету, а асфальта пока на нас вовсе не хватает? Чем дороги-то мостить? Ничего, зато корпус у нас не хуже Петербургских, школ да гимназий чуть ли не больше, чем в Архангельске, а Гостиный двор да Присутственные места успеем достроить. В грязь лицом не ударим!
— А Угольную пристань закончим? Нам бы государю порт показать, как уголь везут, на барки грузят, на железную дорогу… Он любит такие картины.
— Умница моя! — усмехнулся Лобов, — Я туда с вечера Мишу Вейгля отправил, чтобы он Гуля и Бороздина подстегнул. Должны успеть.
— Жалко, конечно, что железную дорогу никак до Тулы не дотянуть, а то бы…
— Что ты, Зоюшка, там работы ещё года на два, а
