Ольга Денисова - Мать сыра земля
Макс спустился в подвал, когда Моргот наливал чай, — он редко пил чай за столом, обычно забирал кружку к себе в каморку. Мы еще не легли, но уже умылись на ночь и скакали на кроватях — угомониться сразу нам всегда было трудно.
Дверь скрипнула, Моргот оглянулся и замер с кипящим чайником в руке, мы же, не очень разглядев лицо Макса, вытянулись по стойке «смирно» и подняли кулаки. Наше «непобедимы» на этот раз прозвучало осмысленно и гордо: после признания подвига Бублика Морготом мы считали себя непобедимыми. Макс обвел нас мутным взглядом и тоже поднял кулак — нехотя и неуверенно.
Моргот грохнул чайник на стол, тряхнул рукой и выругался шепотом. Макс прошел к столу, сел, чтобы не подпирать головой потолок, и, посмотрев на Моргота снизу вверх, сказал:
— Ее убили.
Моргот отодвинул чайник в сторону, достал из кармана пачку сигарет и молча закурил.
— Ты слышишь? Ее убили, — повторил Макс.
— Ты хочешь, чтобы я что-нибудь сказал? — я бы не назвал голос Моргота сочувствующим. Впрочем, утешитель он был неважный.
— Да.
— От глупости нет лекарства.
— Спасибо.
— На здоровье, — Моргот затянулся и помолчал, медленно выдыхая дым. — Макс, то, что я вышел оттуда, было чудом. А вообще-то чудес не бывает.
— Я знаю. Но она же ничего не знала! Совсем ничего! За что, Моргот? Зачем они это сделали?
— Я полагаю, Лео Кошев подготовил толпу экспертов с фотоаппаратами, призванных подтвердить применение пыток консультантами западных спецслужб. А также толпу адвокатов, убедительно доказавших, что это дело не имеет отношения ни к международному терроризму, ни к доморощенному.
— Почему он не сделал того же самого, когда отпустили тебя?
— Потому что у меня на лбу было написано, куда я его пошлю. И потом, мои фотки не тронули бы до слез международную общественность, — Моргот снова медленно затянулся.
— Они сказали, что она сама… Что она повесилась ночью в камере.
— Они тебе соврали. В камере нельзя повеситься. Иначе я бы обязательно это сделал.
Макс помолчал, опустив голову, а потом спросил, совсем тихо:
— Моргот, скажи, как мне жить теперь?
— Я надеюсь, это риторический вопрос.
— У меня от нее вообще ничего не осталось. Ничего. Я даже не могу пойти на ее похороны!
— Да, я надеюсь, на это тебе ума хватит, — Моргот почему-то оглянулся на дверь.
— Послушай, ты знаешь знакомых младшего Кошева? Хоть кого-нибудь? — неожиданно спросил Макс.
Моргот опешил от этого вопроса и взглянул на Макса с подозрением.
— У Кошева очень много знакомых. Тебе какого?
— Она продала картину какому-то знакомому Кошева. Я обещал найти его и выкупить картину, сколько бы она ни стоила. Я… я не знаю, что еще я могу сделать… Но мне надо хоть что-то для нее сделать!
— Не думаю, что в этом есть хоть какой-то смысл, — Моргот затушил длинный окурок в пепельнице, поднялся из-за стола и направился в каморку. Я думал, он хочет уйти совсем, бросить Макса одного, но из каморки послышался звук выдвигаемого из-под кровати чемодана, и через минуту Моргот вышел к столу с картиной в руках.
— На, возьми, — он положил картину на стол, прямо перед глазами Макса.
— Что это?
— Это ее картина. Называется «Эпилог». Посвящена мне, — равнодушно сказал Моргот, усаживаясь за стол напротив Макса.
— Так… так это ты ее купил?
— Я тоже в какой-то степени знакомый Кошева, — брезгливо усмехнулся Моргот.
— Где ты взял столько денег?
— Украл, — Моргот вызывающе поднял голову и смерил Макса взглядом.
Макс ушел часа через два, унося под мышкой картину. Я так и не уснул, прислушиваясь к их разговору. Сначала мне казалось, что Моргот напрасно говорил с Максом так грубо, но потом, когда они сидели за столом и держались за руки, я понял, какие они на самом деле близкие друзья и как хорошо понимают друг друга. По моим детским представлениям, Макс должен был биться головой об стол, а Моргот обнимать его за плечи и утешать. Но они сидели и разговаривали, взявшись за руки, даже не пили водки. Я не думаю, что горе Макса стало хоть сколько-нибудь меньше, но он приходил не за этим.
Моргот собирался погасить свет над столом и уйти в каморку, когда над входом раздались громкие голоса, смех и топот, а потом дверь распахнулась от пинка ногой и ударилась ручкой об стену.
Бублик проснулся и поднял голову, а я от испуга сел на постели — я думал, сейчас сюда вбежит целый взвод автоматчиков. Моргот вздрогнул и замер, глядя на дверь. Но это были не автоматчики, хотя в полутьме разглядеть пришедших было трудно: я увидел только светлые брюки на одном из них.
— Громин, ну и темнотища тут у тебя! — раздался от порога веселый голос. Я даже обрадовался сначала, что это пришли какие-то знакомые Моргота, а не солдаты. Но Моргот, похоже, этому рад вовсе не был. Напротив. Его лицо, хорошо освещенное лампой над столом, стало вдруг растерянным, не испуганным даже, а несчастным.
Сейчас я могу сказать: он искал маску, которую надо на себя надеть. Он не умел быть самим собой, без своих ролей и масок он был беспомощен и безоружен. Он не умел вытаскивать на свет истинные чувства, перетасовывать их и выбирать нужные, он всегда прятался за чужими, выдуманными эмоциями и взглядами. Он — при всей зависимости от чужого мнения — не умел оборачивать себя к людям лучшими своими сторонами, предпочитая выдумывать эти «лучшие» стороны.
Впрочем, выход он искал всего несколько секунд. У него не хватило времени вернуть себе способность к перевоплощению. Его лицо перекосилось и оскалилось:
— Что, Кошев, пришел поискать здесь свою законную бочку варенья, которую умыкнули у тебя из-под носа?
Я никогда не слышал, чтобы Моргот говорил таким голосом. Обычно презрение или даже ненависть он выражал по-другому — флегматичней, равнодушней. Сейчас же он едва не брызгал слюной. Если бы он заговорил так со мной, я бы испугался, я бы решил, что через секунду он порвет мне глотку.
Щелкнул выключатель — кто-то из пришедших нащупал его на стене у двери.
— Спокойней, Громин, спокойней! Что-то ты занервничал.
Пришедших было четверо. Вперед вышел тот, кого Моргот назвал Кошевым, — в кремовых брюках, темной коричневой рубашке и — что меня очень удивило — в сапожках на каблучке. Его светлая челка закрывала лоб, падала на глаза и на очки в маленькой тонкой оправе, отчего кончики волос загибались вверх, придавая лицу бесхитростное и глуповатое выражение. За спиной Кошева стояли три парня, словно сошедшие с экрана любимых нами боевиков: широкие в плечах, высокие и мускулистые. Моргот неизменно называл таких «плоские затылки», а мы недоумевали, с чего он это взял и чем ему не нравятся эти сильные и отважные парни.
Мы привыкли спать в шуме и при свете, но тут проснулись и Силя, и Первуня. Первуня натянул на голову одеяло и зажмурил глаза, а Силя подскочил и уставился на пришедших с любопытством. Бублик протер глаза и насторожился, как будто собирался в любую секунду совершить молниеносный бросок.
Некоторое время пришедшие разглядывали нас с удивлением; первым опомнился Кошев.
— Ух ты! — воскликнул он. — Детский садик! Громин, ты любишь мальчиков?
На эти слова вскинулся Бублик:
— Сам ты… — остальные его слова я здесь приводить не буду. Я не думал, что Бублик умеет пользоваться столь крепкими выражениями.
Кошев рассмеялся в ответ и даже смахнул с глаза воображаемую слезу.
— Заткнись, Бублик, — коротко бросил Моргот. — Сидите и помалкивайте.
— Громин, может, мы все же войдем? Как-то негостеприимно ты нас встречаешь… И детишки у тебя ругаются… У кого только научились?
— Я бы сказал, куда вам лучше пойти, но детишки таких выражений еще не слышали, и лучше им такого пока не знать, — Моргот катал желваки по скулам и скалился.
— Какой ты стал смелый, Громин, — укоризненно покачал головой Кошев, проходя к столу. За ним двинулись и остальные.
Моргот машинально взял со стола пачку и со злостью выбил из нее сигарету.
— Мне рассказывали о тебе в военной полиции, — продолжил Кошев, разворачивая к себе стул и усаживаясь. — Надеюсь раздобыть видеозапись. Ты знаешь, что они все фиксируют на видео? Я готов любые деньги заплатить, чтобы своими глазами увидеть, как ты льешь слезы и ползаешь на карачках.
— У тебя нет таких денег, — выговорил Моргот. Мне показалось, ему было очень трудно сказать это не заикаясь. — У тебя скоро вообще не будет денег, только долги.
Он продолжал стоять и смотреть на Кошева сверху вниз.
— Вот об этом я и пришел с тобой поговорить! — радостно воскликнул Кошев. — Именно о моих деньгах, Громин! И если ты обвел вокруг пальца солдафонов из военной полиции, то мне полоскать мозги бесполезно. Я-то знаю, откуда мой папаша взял блокнот.
