Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Вернувшись в казарму, я мышкой прошмыгнула на койку и на удивление быстро забылась тяжелым сном, когда проснулась, поняла, что мир вокруг снова сошёл с ума. Кое-как одевшись вместе с поднятыми по тревоге парнями, я выбежала на улицу. Там снова царил огненный ад — полыхала соседняя изба, где-то рядом взорвался очередной снаряд. Народ бестолково сновал туда-сюда. Из окопа доносилась пулемётная очередь. Блин, никогда я не смогу привыкнуть к тому, что с неба сыпятся бомбы, и в любой момент шальная пуля может оборвать чью-то жизнь. Каждый раз впадаю в ступор ударенного по голове оленя.
Зато, смотрю, некоторым война — родная стихия. Кребс вон как шустро мечется. Раскидал парней на позиции, распределяя, откуда лучше сбить наш самолёт. Он наткнулся на меня взглядом и как всегда рявкнул:
— Скройся куда-нибудь в укрытие!
Можно подумать, я против. На ватных ногах сползла в ближайший окоп и зажала руками уши, обмирая от страха среди этого воя, криков, грохота. Что ни день, то очередная засада. А я ещё когда-то жаловалась друзьям, что живу в бешеном ритме. Да моя прежняя жизнь была безмятежной сказкой из тех, где вокруг сплошь радужные пони и зефирно-мармеладные облака.
— Испугался, малыш? — ко мне спрыгнул Кох и потрепал по плечу.
— Всё кончилось, вылезай.
Ну вот, сейчас меня опять начнёт гнобить Шнайдер или Каспер, мол, я струсил. Можно подумать, никто из них не прятался в окопах, когда шла бомбёжка. Не всем же стрелять из пулемётов. Но на удивление, парням было не до моих моральных качеств, они наперебой орали на Фридхельма.
— Винтер, ты идиот! Тебе это с рук не сойдёт!
— Ты это сделал нарочно!
Интересно, что он натворил? Тоже отсиделся, как и я, в окопе?
— Что случилось? — спросила я у Каспера.
— Мы с ним были в карауле, и этот кретин нарочно не потушил сигарету, когда русские начали кружить над нами, — со злостью ответил он. — Я не знаток чужих заёбов, но если так охота было сдохнуть, зачем тащить за собой всех? Бросив взгляд на потерянное лицо Фридхельма, я сразу поняла, зачем он это сделал. Рано или поздно придётся повторить то, что сделал сегодня штурмбаннфюрер. Кто из них пойдёт против приказа расстреливать, жечь, мучить? Имеет ли право каждый из присутствующих жить после того, что натворили и ещё натворят? Не имея смелости на открытый бунт, синеглазка решил выпилиться. Я почему-то чувствовала горечь вины. Ну что мне стоило для разнообразия пожалеть не себя, а найти время для разговора? Могла бы при желании и найти его вчера. Дичь, конечно, отговаривать нациста от суицида, но элементарная честность заставляла признать, что по отношению к этому запутавшемуся мальчику мои принципы уже давно не работали. Самое страшное, что меня саму сегодня накрывали похожие мысли, и я отлично понимала, что он сейчас чувствует. Винтер так и остался стоять возле злополучного окопа. Я оглянулась — большинство парней ускакали тушить пожар. Думаю обойдутся без меня, вон их как много. Я решительно потопала к синеглазке. Бросив взгляд на его мордашку, поняла, что его всё ещё кроет.
— Это не выход, — я стала рядом, как загипнотизированная смотря на огненные всполохи.
А ведь мы все могли погибнуть, даже не проснувшись. Так что злость парней тоже вполне логична.
— Ты не понимаешь, — после довольно долгой паузы отозвался он.
— Понимаю, — я вздохнула. — Возможно, мы все здесь не самые хорошие люди, но даже если бы сейчас мы погибли под русскими бомбами, глобально это не изменило бы ничего.
— Почему ты так считаешь? — Фридхельм повернулся ко мне и наконец-то посмотрел более осмысленным взглядом. — Зла вокруг однозначно стало бы меньше.
— Возможно, — согласилась я. — Но смерть не позволяет ничего не изменить, ни исправить. Мир меняют поступки. — А если ничего изменить нельзя? — с горечью спросил он. — Ты же знаешь, как я отношусь к войне, Карл. Однако не смогу бороться против системы.
— Это да, если идти против течения, тебя рано или поздно снесёт, — я пыталась убедить его в том, во что сложно верить самой. Действительно ли возможно оставаться человеком, когда больше нет ни правил, ни морали? — Ты можешь либо утонуть, либо куда-нибудь выплыть.
Винтер снова смотрел на меня знакомым взглядом, пытаясь прочитать, что кроется за фасадом мальчишки Карла. Пусть лучше ломает голову над моими тайнами, чем занимается всякой хренью. Почему-то я была уверена, что все его догадки насчёт странностей Карлуши останутся с ним.
— А куда пытаешься выплыть ты, Карл?
Хороший вопрос. Можно я не буду ничего отвечать?
— Майер, ты почему здесь прохлаждаешься? — рыкнул позади нас Кребс. — А ты, Винтер, вообще-то до утра ещё числишься на посту, не забыл?
***
Всё утро я тревожно приглядывалась, чем кончится ночная выходка мальчика-одуванчика. Пока что всё было в обычном режиме солдатских будней. Возможно, благодаря братику, дело спустят на тормозах, и его не отправят под трибунал. Сегодня Кребс особо лютует — отработка маневрирования едва не довела меня до истерики. Да я так скоро при малейшем шорохе буду падать оземь и кун-фу пандой уворачиваться от теоретических пуль. Уставшая, как будто сутки разгружала вагоны, я приползла в столовку и сначала не заметила, что как-то подозрительно тихо эти гады себя ведут. Молча стучат ложками, словно куда-то торопятся. Не то чтобы меня это напрягало, или я так уж хотела вести застольные беседы, но все же странно.
— Карл, ты не принесёшь воды? — немного суетливо спросил Кох.
Я медленно обернулась, всё больше уверяясь, что вокруг затевается
