Пол Майло - Что день грядущий нам готовил?

П. Майло

Что день грядущий нам готовил? Летающие автомобили, роботы-повара, отпуск на Луне и другие несбывшиеся чудеса наших дней, предсказанные в прошлом веке

Вступление. Что случилось с «нашим будущим»?

Памяти моих родителей, Хелен и Габриеля Майло

Несколько лет назад мне попалась занятная статья, напечатанная в одной из лондонских газет в канун нового 1899 года. Автор как бы вселился в образ журналиста, который ровно сотню лет спустя возьмется составить ретроспективный перечень самых важных достижений науки двадцатого века. Сейчас уже не припомню всех подробностей, но в целом его дар предвидения произвел впечатление. Обозреватель предположил, например, что население земного шара в течение ближайшего столетия приблизится к семи миллиардам — почти точное совпадение с реальностью. Написал также, что средняя продолжительность жизни в Англии и других индустриальных странах составит около 70 лет. И снова угодил в точку, особенно если учесть, что в те времена среднестатистический обыватель доживал лишь до середины пятого десятка. А еще он описал нечто очень похожее на современное радио и телевидение. По-моему, совсем неплохо для эпохи, когда самым передовым средством связи оставался телеграф.

Но немало было и попаданий пальцем в небо — порой в прямом смысле. Так, автор очерка полагал, что в начале третьего тысячелетия мы по-прежнему будем совершать дальние путешествия на воздушных шарах, разве что полностью управляемых. Британская империя в его представлении, как и встарь, правит морями. А войны якобы прекратились навсегда, поскольку некая всемирная организация наподобие нынешней ООН сформировала что-то вроде международного полицейского корпуса, который вводит свои силы в любую горячую точку и предотвращает все вооруженные конфликты еще в зародыше.

Эти промашки задели за живое, пожалуй, даже сильней удачных догадок. С детства, минувшего в 1970-е, в память запал целый ворох расхожих фраз, как и что будет в двухтысячном году. Например, «все люди станут жить до ста тридцати лет» или «компьютеры научатся не просто считать, но думать». И я решил поставить небольшой мысленный эксперимент: если вернуться назад во времени — допустим, в те детские годы, — то какие предполагаемые черты грядущего столетия сильней всего будоражили воображение людей «эпохи диско»? Что из нашей сегодняшней жизни представлялось им самым-самым?

Несомненно, их поразили бы, скажем, сотовая связь или Интернет. Однако чем дольше я думал над этим, тем ясней становилось, что люди семидесятых в основном были склонны преувеличивать разницу между своим настоящим и будущим — нашим сегодняшним днем. Отчасти, наверное, тому виной феномен поп-культуры. Как многие ребята, я увлекался сериалом «Человек на шесть миллионов долларов» о приключениях парня по имени Стив Остин, обретшего сверхъестественные способности, после того как ученые по заданию правительства заменили ему некоторые части тела и органы биомеханическими устройствами. Сдается, как раз это шоу заронило в неокрепший рассудок семена разочарования нынешней реальностью, которая и близко не похожа на былые мечты о ней.

В самом деле, это что же получается? Весь ваш хваленый научно-технический прогресс до сих пор не сумел дать нам ни искусственных рук и ног, которые были бы единым целым с живой плотью, ни идеально острого зрения, ни сверхчуткого слуха! Конечно, биотехнологии и электроника далеко шагнули за этот срок, но какого черта я не могу уже сейчас, как Остин, голыми руками расплющить малолитражку или перемахнуть одним прыжком через пятиметровую ограду?

Определенно, мир, в котором мы очутились тридцать лет спустя, оказывается вовсе не таким уж «безумным», если сравнить его облик с теми надеждами и страхами, что внушали миллионам людей научно-фантастические сюжеты 50–70-х годов прошлого столетия.

Однако книга моя не о том, каким могло увидеться будущее сквозь призму сайенс-фикшн. Последнее слово — fiction, выдумка — здесь явно не на месте. Ведь создатели «Человека на шесть миллионов долларов» не занимались прогнозами, а старались развлечь публику своими вольными фантазиями. И не они виноваты в моих потаенных сожалениях о невозможности обзавестись шикарным кибернетическим телом. Стоило поглубже войти в тему, как обнаружилось, что не только в прошлом, но и сегодня существует целая индустрия «воспоминаний о будущем», чьи заправилы с достойным лучшего применения апломбом рвутся убедить публику, будто именно они постигли суть вещей, как никто другой. Мозговые центры, научные комментаторы, специальные журналы и профессиональные сообщества — все наперебой зовут заглянуть в магический хрустальный шар, который откроет нам подлинную правду. Приступив к поискам, я выяснил, что весь минувший век бесчисленные команды экспертов фабриковали массу трудов, где самым серьезным и дотошным образом описывалось, каким должен стать мир к нашим дням.

Самое поразительное в этих прогнозах следующее: несмотря на то что авторы использовали куда более сложные методики, чем голливудские сценаристы 1970-х, большинство их прозрений оказалось почти столь же не от мира сего. Например, очень многие специалисты были свято убеждены, что в наши дни основным пищевым ресурсом для людей станет планктон: грядущая нехватка продовольствия считалась неизбежной. Еще предполагалось, что мы построим базы на Луне. А также, само собой — ну куда ж без них! — автомобили, летающие по воздуху.

И чем дальше я забирался в материал, тем сильней хотелось подвергнуть пересмотру найденные концепции, гипотезы и пророчества. Многие из них кажутся слишком любопытными, чтобы оставаться в забвении под вековой пылью обложек. Полная ошибочность этих догадок придает им, на мой взгляд, особую убедительность «от противного», так что пока их хоронить рано. Поэтому моя книжка — приглашение вернуться к анализу тех странных, искаженных взоров, брошенных на будущее из прошлого.

Среди предсказаний, упомянутых здесь, многие были сделаны осторожными учеными и специалистами-практиками, привыкшими страховать риски. Скажем, отец-основатель мозгового центра в Гудзоновском институте Герман Кан и его соавтор Энтони Винер, «ответственные» практически за все основные научные прогнозы середины 1960-х, аккуратно определяли свой продукт как «проекции», то есть нечто такое, что может, но вовсе не обязано осуществиться. И в ходе работы я воображал, как эти двое и другие футурологи спорят со мной, уверяя, что их прозрения служили не более чем ориентиром, лишь одним из звеньев в цепочке версий «вероятного будущего», как однажды высказался на эту тему другой мой источник, писатель Артур Кларк.

Такой аргумент можно принять, но не без оговорок. Многие прогнозы этого рода представляют собой конечный результат масштабных научных исследований. То есть вовсе не экспромты, сочиненные наобум, но сплошь и рядом — информационно-справочные материалы по стратегическому планированию, предназначенные для правительственных учреждений, университетов и корпораций, дабы минимизировать фактор неопределенности. Их авторы — не потребители попкорна «Крэкер Джек», гадающие, разинув рот, какая фигурка отыщется на дне очередной коробки, — это видные умы, вложившие свои знания и опыт в попытки расшифровать облик грядущего. Одним словом, к научным предвидениям я подходил точно так же всерьез, как должны были отнестись их адресаты. Кроме того, не сомневаюсь, что предсказатели, ставшие героями моей книги, были бы счастливы принять дань почтения к тем прогнозам, которые оправдались целиком и полностью (кое-какие «попадания в яблочко» перечислены в заключительной главе). Что ж, если хотите быть гуру, придется согласиться, что на этом пути ждут не одни розы, но и колючки — если какой-нибудь шаг уведет не в ту сторону.

Писать эту книгу было для меня немалым удовольствием. Иные прогнозы восхищали шутовством чистейшей воды (например, один прорицатель из 1940-х уверял, что в наши дни у каждого появится собственный вертолет) либо невольным привкусом черного юмора (у тех, кто полагал, будто в третьем тысячелетии мы покончим с войнами). Я обнаружил, что предсказания позволяют оценить не только и не столько даже будущее, сколько настоящее: так, в «благословенные пятидесятые» в них преобладал оптимизм, а через двадцать лет воцарился дух мрачных опасений. Еще я убедился, что пристойнее всех прочих выглядят, как правило, ошибки «в сторону консерватизма» — особенно если прицел взят не дальше чем на поколение вперед: ведь по-настоящему радикальным изменениям всегда нужно время, чтобы пустить корни. А также уяснил, что один из самых вопиющих промахов, какие только может допустить прогнозист, — это попытка прямо экстраполировать современные тенденции на будущее. Корректный ход — высказать осторожное предположение, что данный тренд может продлиться.