Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Нас привезли на городскую площадь.
— Вытряхивайтесь и поживее! — поторопил нас Кребс.
Я чуть ли не первой спрыгнула и в ожидании дальнейших приказов залипла на старую афишную тумбу. Точнее на объявление, наклеенное поверх красочных афиш ещё с того, счастливого довоенного времени. На грубой бумаге было отпечатано по-русски и по-немецки:
«Все жиды города Кричева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковской и Докторовской (возле кладбищ). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также тёплую одежду, бельё и прочее.
Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян».
* * *
Я сейчас не могла спокойно смотреть ни на кого из них. Отошла подальше за село и не заметила, как ноги принесли меня к реке. Я рассеянно брела вдоль берега и не сразу заметила назойливое жужжание над ухом. Что за чёрт, откуда здесь столько мух? Переведя глаза вниз, я вскрикнула — земля была пропитана густой бордовой кровью. Идиотка, как я раньше не заметила этот уже знакомый острый запах. Точнее что-то такое я отметила краем сознания, но списала на глюки. Слишком часто последнее время меня стал окружать запах крови и смерти. Спотыкаясь, я отступала, не смотря, куда иду. В ушах словно стоял похоронный звон. Вот что значит выражение «земля, пропитанная кровью». В буквальном смысле это запредельно жутко. В очередной раз споткнувшись, я едва не улетела в какой-то овраг и не смогла сдержать вопля ужаса. Это просто ожившая картина из моих кошмаров — мёртвые тела, очень много тел. Мужчины, женщины, дети лежат вповалку в крови. Лица искажены ужасом, болью, открытые глаза смотрят в небо застывшим взглядом. Вот оказывается куда эсэсовцы вывезли городских на расстрел. Люди, виновные только в том, что уродились евреями. Которые, блядь, проживая в другом государстве, умудрились чем-то помешать арийским выродкам! Ноги словно приросли к земле, я не в силах была сделать ни шага.
Внезапно моё внимание привлёк слабый не то вой, не то плач. Неужели кто-то умудрился выжить? Я прислушалась — звуки неслись снизу. Переборов себя, спрыгнула прямо в кучу мёртвых тел. Убедилась, что мне ничего не послышалось — плач теперь отчётливо слышался в самом низу ямы. Глубоко вдохнув, борясь с подступающей истерикой, я сдвигала уже застывшие тела, пытаясь найти этого везунчика. Никогда до этого я не касалась, да и не видела ни одного покойника. Жизнь в этом плане меня баловала. Мне всё ещё казалось, что это дурной сон, что это не я, пачкая руки чужой кровью, перекидываю мёртвые тела в стороны. Этот запах смерти наверное останется на моей коже, одежде навсегда. Дыхание подозрительно срывалось на судорожные всхлипывания, хотя до этого я не причисляла себя к людям, подверженным паническим атакам. Чую обморок уже где-то близко.
Внезапно мою ладонь крепко стиснула чья-то рука, и я снова заорала. Сообразив, что это и есть выживший человек, я потянула на себя руку. Из-за тела молодой девушки постепенно появился… мальчишка? Он смотрел на меня в таком же ужасе, как и я на него. На лице, покрытом пылью и кровью, светлели дорожки от слёз. Он тихо скулил на одной ноте и я испугалась, что ребёнок ранен.
— Не бойся, — насрать мне сейчас опасно или нет говорить по-русски. — Я помогу.
Крепче перехватив его ручонку, я извлекла его из-под убитых. Мальчику навскидку лет десять, и он продолжал перепуганно дрожать. Беглый осмотр показал, что явных ран нет. Хотя чёрт его знает, он весь перепачкан в крови.
— Послушай, в этом селе сейчас немцы, — медленно, стараясь не напугать его ещё больше, говорила я. — Тебе есть куда пойти?
Он невнятно мотал головой и я вздохнула. Не уверена, что если приведу его с собой, тот же Файгль не добьет мальчишку. Вилли может и пожалел бы, но гауптман железобетонно придерживается гитлеровской ереси.
— Тебе надо спрятаться, — повторила я. — Знаешь кого-нибудь, кто может помочь?
— Тётка… в городе, — охрипшим от плача голосом ответил он.
— Сможешь незаметно добраться? — постепенно мальчишка успокаивался, но на меня поглядывал недоверчиво. — Не бойся, если бы я хотела тебя убить, не стала бы доставать отсюда.
В голубых глазёнках по-прежнему ничего кроме страха. Я тебя понимаю, малыш, трудно верить кому-то после того, то с тобой сделали. Надо сыграть на чём-то понятном ему, внушающим доверие.
— Веришь в победу Красной армии? — дождалась утвердительного кивка. — Так вот ты тоже можешь им помочь — не дай себя сцапать фрицам. Сейчас спрячься, а ночью попробуй добраться в город.
— А ты разве не фриц? — наконец-то задал он логичный вопрос.
— Своя я, русская, — язык не поворачивался нести ребёнку чушь про партизанку на задании.
Мальчик, всё ещё
