Виталий Корягин - Винг
Энвольд пожал плечами:
— Да нет, не больше, чем всегда. На своих двоих спать удалился, хоть и шатался малость.
Рыцарь решительно сказал:
— Да и не похоже на сонное зелье, все совсем не так, как у других, кто пил вино. Ну, если бы много принял этой дряни, так я думаю, просто не проснулся бы, а он, видно, мучился перед смертью, кровью его рвало… Убили его, это ясно!
— Сэр, — спросил оруженосец, — а кто ж Бренду мог так взнуздать, что она все наше доброе забыла?
— Есть тут один такой… укротитель… — процедил сквозь зубы Эдвард, живо представив себе Дэна.
— Норманн, что ли, что шлялся из обители?
— Он, больше некому…
Старик стукнул кулаком себя по колену:
— Нету нам житья от этих волков! Что ж теперь делать? Надо погоню снаряжать…
— Куда? Куда ее посылать, твою погоню? Они тебе, что, оставили адрес, куда направились?
— Нет, конечно, — смутился Энвольд.
— Наша инвалидная команда, — грустно усмехнулся рыцарь, — конечно, много их наловит… Нет, я мыслю так, что они поедут к принцу Джону просить разрешение на брак! Деваться от этого некуда — обвенчайся они без спроса, без согласия опекуна, а после смерти отца опекун — я, и мое несогласие отменить только король и может, так вот, обвенчайся они тайком, и у Бренды конфискуют поместья, а Дэн на это не пойдет.
Эдвард подумал несколько секунд, затем продолжил:
— Давай так: посылай к святому Витольду, пусть братья приедут, посмотрят, что тут случилось, мало ли, свидетели понадобятся, и будем готовиться к погребению.
Энвольд уныло поджал губы:
— Да, не повезло тану… Так страшно помереть! Без покаяния, по уши в грехах, пьяный… Ох, гореть ему, гореть, сэр…
Рыцарь невольно поежился:
— Молчи, старик! Эх, где мой Алан, без него, как без рук…
После обеда явились святые отцы, а с ними и капеллан Бартоломью. Толстый приор, непрерывно, как ветряная мельница, вращая рукой в крестных знамениях и шелестя шепотом молитвы, осмотрел покойника и елейно спросил: — Сын мой, ответствуй: не богохульствовал ли накануне смерти твой батюшка?
Эдвард мрачно ответил:
— А то вы, святой отец, его не знали? Был ли вообще день, когда он не поминал, кого не надо? Ну, скажу я, что он чист? Так разве Бога обманешь?
Аббат закрестился еще истовей:
— Ох, грехи, грехи… Много надо молиться, чтобы Господь простил его прегрешения. Всем монастырем придется просить Бога сжалиться над недостойным рабом его Альредом. А ведь у нас и других забот хватает! Хлеб насущный добываем мы в поте лица, нельзя же допустить, чтобы наша обитель захирела в нищете…
— Понял! — с отвращением сказал сакс. — Молитесь, отцы, сколько надо, не дам я захиреть в нищете вашей обители. Скажете мне после похорон, чего это будет стоить.
— Будь благословен, сын мой! Твоей заботой авось спасется отец твой, Господь милостив!
Эдвард только махнул рукой.
О Дэне монахи сообщили, что он покинул аббатство накануне, известив приора, что, видимо, отбывает надолго.
Отца похоронили через день. Недобрые слухи о странной кончине взбудоражили округу, и на погребение явились немногие. Старый тан упокоился рядом с женой, которую так ненадолго пережил.
Каково мнение у людей о страшной смерти отца, сакс понял, когда во время поминок к нему обратился толстый как бочка сосед из недальнего имения, и, приперев брюхом к стене, дыша перегаром в лицо, стал объяснять, что делать, чтобы не завелось привидение: жечь в комнатах на ночь можжевельник, вешать снаружи на стены дома ветки омелы и всякое другое такое же. Эдвард даже плюнул, с трудом отцепившись от непрошеного консультанта по обороне от нечистой силы. Немногочисленные гости разъехались поздно вечером, кроме отца Бартоломью, которого сакс попросил побыть за хозяина в замке, пока он займется розысками кузины. Побеседовав со стариком, рыцарь лег спать, намереваясь завтра же отправиться в Йорк к регенту, чтобы все выяснить, но утром его разбудили встревоженные дружинники: под стенами замка стоял шериф Ноттингемский и требовал немедленно впустить его.
А как только Эдвард приказал открыть ворота, и шериф с отрядом въехал во двор замка, он, именем короля Джона, арестовал рыцаря Эдварда Винга по обвинению в убийстве собственного отца.
Глава сорок пятая. Следствие
Обвинение исходило, как ни странно, от пропавшей Бренды, и опровергнуть его, выяснилось, не так-то просто.
Сакс не стал сопротивляться аресту, надеясь, что недоразумение быстро разъяснится. Он не знал за собой вины, и совершил обычную для невиновных ошибку: сам первым рассказал, как все произошло, дав возможность следствию скорректировать свою версию, учесть ее ошибки и прикрыть сомнительные места.
Выслушав его показания, шериф, тем не менее, не счел возможным снять предъявленное обвинение, и сказал Эдварду, что вынужден доставить его в Шеффилд на очную ставку с кузиной, а там будет видно, как с ним быть. Рыцаря отвели в зал, поставили у дверей стражу, а в замке начался тщательный обыск. Через два часа чем-то довольный шериф велел седлать для арестованного лошадь.
На поместье и имущество наложили секвестр до решения суда, оставили замок на попечение Энвольда, а интересы короля приказали блюсти старому знакомому, бейлифу, выручившему сакса под королевским дубом от разбойников Робина Гуда.
Старик-капеллан выразил желание сопроводить духовного сына в узилище, сказав, что слишком хорошо изучил Эдварда за двадцать лет, и ни секунды не сомневается в его невиновности.
Рыцарю не позволили вооружиться, не разрешили и никому из слуг сопровождать молодого хозяина. Оседлали шайра, взяв с Эдварда слово не пытаться бежать, не стали его связывать. Мрачная процессия во главе с шерифом выехала из ворот замка и повернула к Донкастеру. Рядом с арестованным на маленькой пузатой лошаденке трясся отец Бартоломью.
К полуночи, когда добрались до Шеффилда, священник был буквально полумертв от усталости, но проводил Эдварда в шерифскую тюрьму, где заспанные стражники выгнали таких же сонных заключенных из маленькой одиночной камеры, переведя их в и так битком набитую общую, чтобы заточить рыцаря в соответствии со званием отдельно от простонародья. Скорбно пожелав Эдварду спокойной ночи, капеллан пошел устраиваться на ночлег на подворье епископа.
Ночь Эдвард провел без сна на ледяной каменной скамье, зябко кутаясь в плащ. Ему казалось, что он мерзнет, хотя машина грела в любой мороз. Утром от тяжелых дум его отвлек начавшийся галдеж при раздаче хлеба, послышались звуки ударов, доставшихся вместо завтрака особенно неудачливым узникам. Ему тоже дали сжевать черствую пайку и отвели в епископский дворец.
Преступление, в совершении которого обвинили молодого рыцаря, не было обычным "чистым" убийством мечом или иным оружием, отравление непременно связывалось с колдовством, нечистой силой и подлежало юрисдикции духовной власти. Церковь сама вела следствие по делам о ведовстве, ворожбе и тому подобных дьявольских деяниях, сама присуждала колдунов и ведьм к казни, а служба шерифа лишь послушно визировала и исполняла эти приговоры.
Введенный в мрачный зал, Эдвард стоял у дверей под стражей, пока не появился епископ в пышном облачении, окруженный многочисленным клиром, и занял кресло на возвышении под балдахином.
Вошла Бренда в трауре в сопровождении Дэна, за ними еще несколько человек. Эдвард узнал камеристку кузины, оруженосца норманна, остальные были незнакомы. Их разместили на скамьях сбоку, а сакса усадили на грубую лавку у противоположной стены. У входа выстроилась стража шерифа, и столпились зеваки.
К надменному прелату приблизился отец Бартоломью и, почтительно склонившись, тихо обратился к нему с какой-то просьбой. Недовольная мина на лице церковного сановника ясно показала его неодобрительное отношение к словам капеллана, но старик настаивал, наконец, его святость нехотя качнул митрой, старик поклонился ему еще раз, затем подошел к Эдварду и уселся рядом на скамье.
С улыбкой повернувшись к юноше, он прошептал:
— Еле уломал, никак не хотел, чтобы я участвовал в процессе! Пришлось напомнить, что по церковному уложению о колдовстве защитник обвиняемому положен всенепременно.
Эдварду, услышавшему страшную формулировку, сделалось очень не по себе. Конечно, он не виновен в смерти отца, но от этого не менее уязвим. Стоит суду узнать о его машине, и костер неминуем! Сопротивляться?! Он, конечно, может перебить, защищаясь, хоть половину британских рыцарей, но тогда — геенна за пролитие христианской крови!
Старый священник, из исповеди знавший все, понял страх подопечного и поспешил его ободрить:
— Постараемся, сын мой, обойтись без излишних подробностей!
Возле епископского кресла воздвигся олицетворением закона шериф в мрачных черных доспехах, и поведал, как по приказу прелата, церковного и светского владыки, ездил в Грейлстоун, и что там нашел. Он одобрительно отозвался о поведении сэра Эдварда, не оказавшего сопротивления при аресте, доложил, что опросил очевидцев и имеет их показания, и предложил выступить свидетелям обвинения.
