Виталий Корягин - Винг
Бренда встала, шагнула вперед и по требованию шерифа прерывающимся голосом поклялась во имя Господа говорить только правду.
Эдвард напряженно слушал странный рассказ кузины.
По ее словам, она решила покинуть дом дяди против его воли. Оправдывало ее, считала она, намерение немедленно отправиться к регенту Джону, броситься к ногам его высочества и пожаловаться на бессердечие опекуна, вот уже несколько лет отказывающегося выдать ее замуж, хотя от женихов отбоя нет. Альред поставил замужество в зависимость, заявила бывшая кандидатка в сакские королевы, от политической конъюнктуры, а ей нужна чистая любовь. Она не виновата, что старик прочил ей в мужья сакса, а она полюбила норманна. Бренда невольно оглянулась на Дэна. Тот удовлетворенно кивнул.
Решившись на побег, продолжила новообращенная сторонница интернациональных браков, она вынуждена была как-то обезопасить себя от противодействия и погони, и с этой легко объяснимой целью взяла у своего… у своего… — она замешкалась, подбирая слово… — избранника немного сонного зелья… Она округлила большие честные глаза и заверила, что оно вполне безвредно. Далее Бренда показала, что влила настойку в вино и пиво всем мужчинам в доме, дождалась, когда они уснули крепким сном, и занялась укладкой багажа. На сборы, по ее словам, ушло часа два, когда же она, перед уходом зашла к спящему, как она думала, дяде, чтобы, не помня зла, поцеловать его на прощанье, — тут голос ее задрожал, она зарыдала и пролепетала сквозь слезы, что дядя лежал мертвый в крови и рвоте. Девушка закончила страшный рассказ тем, как потрясенная выбежала из ворот, за которыми ее ожидал надежный спутник, и они ускакали прочь от места ужасного убийства, а через день, добравшись до Ноттингема, известили о преступлении шерифа. Голос ее прервался…
— Успокойся, дочь моя, — обратился епископ к рыдающей свидетельнице, — нам еще предстоит выяснить, что же послужило причиной столь ужасной гибели твоего дяди. Ты должна поведать, почему обвиняешь двоюродного брата в столь ужасном злодеянии, в убийстве собственного отца.
Но Бренда еще долго не была в состоянии совладать с собой. И Эдвард, наблюдая за ней, видел, что она абсолютно искренна. Невозможно было столь ловко притворяться, она, может быть, сумела бы провести ложью посторонних, но не кузена, знавшего ее с детства. Он не верил, что она настолько бессердечна, чтобы хладнокровно лишить жизни человека, вырастившего ее, во всем заменившего ей отца. Да и какая была ей необходимость в деянии, сулившем только неприятности?
Епископ, наконец, нетерпеливо сделал знак шерифу продолжить процесс. Тот окриком пресек затянувшиеся всхлипывания Бренды и приступил к дальнейшему допросу:
— Конечно, очень неприятно, когда юная леди начинает взрослую жизнь с неподчинения воле старших, повиноваться которым ее обязали законы и обычаи. Но правомерность твоих действий и действий твоего любовника при организации побега мы сейчас не рассматриваем. Ты хотела обратиться к принцу с просьбой о назначении нового опекуна, пусть его высочество и решает этот вопрос. Однако, уверены ли вы оба, что не сонное зелье послужило причиной смерти несчастного тана Альреда? Чем докажете, что это не так?
Бренда порывисто прижала руки к груди:
— Сэр шериф, милорд епископ, поверьте, я не желала ничего плохого, я очень любила дядю, несмотря на его жуткое упрямство. Но он бы никогда не позволил мне обратиться к государю. Мой друг, сэр Дэниэл, уверил меня, что средство абсолютно безопасно, и, выпив его, люди заснут, а пробудятся несколько часов спустя здоровыми без каких-либо последствий. Ты сам, благородный сэр шериф, рассказывал, что все в Грейлстоуне, кроме дяди, утром встали, как всегда!
Шериф повернулся к Дэну:
— Что скажешь ты, сэр рыцарь? Но сначала присягни говорить правду!
Дэн сделал шаг вперед:
— Именем Господа нашего клянусь! Хочу оправдать эту леди. Она дала мужчинам в замке выпить с вином абсолютно безвредное средство, хотя и вызывающее каменный сон у всякого, кто его примет. Привезенное мной из Палестины, на Востоке оно общеизвестно, да и здесь встречается. Я много лет состою на службе у барона де Во и не раз пользовался этим снадобьем для деликатных дел в интересах короны и всегда с одним результатом: сперва — крепкий сон, затем — пробуждение без вреда. Категорически исключаю, что смерть тана наступила от сонного зелья.
— А не могло случиться, что тан Альред, неумеренно употребив вино, в которое вы добавили настойку, умер просто от того, что получил слишком много зелья? — спросил шериф.
— Нет! Не может быть! — воскликнула Бренда. — Я сказала моему другу сэру Дэну, что дядя не пьет дешевого вина, как другие, и он при мне отлил немного снадобья в маленький флакон, наказав добавить дяде в его пряный пигмент. Могу заверить, что в кувшин тана попало не больше, чем пришлось на каждого из остальных мужчин в замке.
— Да, — сказал Дэн, — я дал леди Бренде отдельную порцию для тана Альреда, чтобы она не ошиблась, отмеряя его сама. Нет, причина смерти старика иная!
Он показал на какого-то монаха, сидевшего рядом на лавке:
— Вот брат-травник из обители святого Витольда. Пусть он подтвердит мои слова, что настойка опия не опасна!
Тот затряс плешивой головой, заикаясь и брызжа слюной, попытался что-то сказать.
Вмешался епископ:
— Да что там! Я и сам знаю это! Так скажите, отчего же он скончался! — прелат подался вперед в кресле, опираясь на посох.
— Думаю, от яда! Похоже, тан был отравлен, но не нами, нам его смерть была ни к чему, напротив, опасна. Убийца кто-то другой, — решительно ответил норманн. Бренда обреченно кивнула.
— Кем же он отравлен?! Отвечай ты… леди! — загремел прелат.
Бренда опустила ресницы. Эдвард заметил, как Дэн дотронулся до ее руки, понуждая к ответу.
Наконец, она чуть слышно произнесла:
— Им! — она открыла глаза, поняла, что ее слова вряд ли кто-то расслышал, и повторила громче. — Вот им! — подняла руку, указывая на Эдварда, и закричала. — Моим братом! Его сыном!!!
— Прошу, леди, объясни, на чем основана твоя уверенность, что убийство — дело его рук?
Бренда помолчала, но затем нетвердым голосом, словно против воли, сказала:
— Я сама это видела…
— Что видела? — спросил шериф.
— Как Эдвард подсыпал что-то дяде в вино… Они сидели рядом за столом, я уже добавила сонное средство в кувшины для стражи и работников, влила и в дядин пигмент, и беспокоилась, ожидая начала его действия. Поэтому я внимательно следила за дядей… Эдвард вышел, но быстро вернулся с какой-то сумкой, достал из нее и развернул, как мне показалось, пергаментный пакетик, и щепоть его содержимого на глазах отца всыпал в его кубок.
— И что же тан Альред? Не протестовал, не удивился? — недоверчиво спросил шериф. — Что он сказал?
— Ничего… — сказала Бренда. — Он тут же отхлебнул вина и одобрительно кивнул, — она недоуменно развела руками. — Я ничего не заподозрила в тот момент! А ночью, когда увидела дядю мертвым, когда разглядела кровавую рвоту… — она побледнела и умолкла.
— Ясно, леди! — сказал шериф. — Суд не рассматривает вопрос о ваших с этим рыцарем самовольных действиях. Его преосвященство не желает подменять светское правосудие. Это дело — прерогатива регента, вас к нему доставят, пусть его высочество и решит, как с вами поступить. Мы же, — он повернулся к Эдварду, — займемся обличением преступника, колдуна, убившего собственного отца!
Вмешался епископ:
— Сэр рыцарь, в силах ли ты опровергнуть это страшное обвинение? Что скажешь в свою защиту?
Эдвард встал. Происходящее казалось кошмарным сном, настолько неожиданным и беспощадным было обвинение. Он никак не мог собрать разбегающиеся мысли, хотелось одного — проснуться.
Он откашлялся в кулак, обвел взором зал и сипло произнес:
— Я невиновен, ваше преосвященство, меня обвиняют огульно!
Почтенный прелат мановением руки остановил шерифа, открывшего было рот, и повел допрос сам:
— Ты мне нравишься, сэр рыцарь! Не могу назвать тебя "сын мой", пока над тобой тяготеет ужасное подозрение. Хотелось бы развеять его, мне говорили, что ты отличился в битвах с язычниками. Негоже пачкать непорочную белизну святого креста на твоем плаще мерзкой грязью колдовства!
— Ваше преосвященство! Я не занимался и не занимаюсь волшбой, я верный сын нашей святой церкви…
Епископ довольно кивнул:
— Это радует! Ну, что ж, поведай мне: нет ли у тебя взаимной неприязни с обвинившими тебя?
Эдвард секунду помедлил, прежде чем ответить. Неужели Бренда так его возненавидела за то, что он отверг ее любовь, и оклеветала? Нет, не может быть! Она, конечно, взбалмошная и капризная девица, но сначала отравить дядю, а затем свалить преступление на двоюродного брата? На это она не способна!
