Чемпионы Черноморского флота - Greko
— Нет, Зелим-бей. Я тебя не трону. Ты не заслужил такой легкой смерти. Живи. Живи и мучайся. Живи, как и я. С ненавистью. Потому что, пока ты не убьёшь всех тех, кто виноват в смерти Цекери и Курчок-Али, ты не успокоишься. Мира и любви не будет в твоем сердце. Жри себя! Сожри себя! Это ты заслужил!
Коченисса тронула коленями коня. Я смотрел ей вслед. Она остановилась. Развернулась.
— А когда ты убьешь всех своих демонов, начнешь возвращаться к жизни, тогда не попадайся мне на пути. Тогда я и убью тебя! — прокричала она. Потом обратилась к отряду. — За мной!
«Вот и все! Прощайте мои мечты о спасении людей! Прощайте верные друзья! История Зелим-бея подошла к концу!»
Отряд ускакал. Мой бывший отряд, теперь возглавляемый хрупкой, красивой девушкой с железным сердцем и металлическим голосом. Творением моих рук. Я свалился набок. Завыл.
…Сколько я так пролежал — не знаю. Потом встал. Пошел в сторону Туапсе. Равнодушный ко всему. Без чувств, без слез. Пустая оболочка. Подобие человека.
К вечеру добрался. Шел, не обращая внимания на занервничавших солдат, уже выставлявших ружья.
«Прав был папа, когда говорил: „собаке — собачья смерть!“ А такой собаке, как я, и пуля — роскошь! Давай, солдатик, стреляй уже!»
Появился офицер. Это был комендант крепости, майор Середин. Резко окликнул всех, чтобы опустили ружья. Потом бросился ко мне.
— Константин Спиридонович! Что же вы⁈ Чуть грех не взяли на душу!
Я молчал.
— Что с вами? — несмотря на темноту, офицер рассмотрел мое мертвое лицо. — Что случилось?
Я молчал.
[1] Крепость солдатского спирта составляла 65 градусов.
[2] Карча — диалектное название вывороченных паводком деревьев, а также пней и коряг.
[3] Интересный факт. В американском флоте того времени у матросов была схожая традиция, описанная в «Белом бушлате» Германа Мелвилла. Этакий способ разнообразить надоевший рацион.
[4] Чеченское ругательство того времени. Типа «твой отец ест свинью» или «сын свиноеда».
Глава 22
Вася. Крепость Внезапная-Северный Дагестан, сентябрь 1838 года.
О случившемся ночью Милов, разумеется, никого в известность не поставил. Да и времени особо на это не было. Рота скоренько позавтракала жидкой кашицей из сухарей и спешно выдвинулась к Внезапной, наверстывая потраченное на ночевку время. Лосев, не без оснований, ждал разноса от Пулло за опоздание.
Крепость, еще одно творение Ермолова, занимала важное стратегическое положение. Напротив нее за рекой Акташ лежал богатейший торговый аул Эндирей — бывший невольничий базар всей Восточной Черкесии и место проживания знатнейших кумыкских князей[1]. Из него вели дороги в Нагорный Дагестан. Через Салатавию с ее дремучими лесами и знаменитым Теренгульским «оврагом», прорезывающим вдоль весь край — сложнейшее препятствие, через которое можно было перебраться всего по двум крутым тропам. За ней Гумбет и Андия — одно из богатейших промышленных обществ, славившееся производством превосходных дагестанских бурок. Гигантский Андийский кряж оканчивался в Салатавии огромными округлыми зелеными высотами, господствующими над Кумыкской равниной и упирающимися в долину Сулака. Туда, к перевалам в Андию, выдвигался отряд Крюкова[2].
Странный поход. Не военная экспедиция, а скорее демонстрация силы, призванная напомнить жителям предгорий о силе русского оружия. Воевать было не с кем: аулы Салатавии регулярно слали гонцов с выражением покорности. И, тем не менее, решено было выступить. Так решило командование Левого крыла Кавказского отдельного корпуса, как только стало известно о восстании в щекинской провинции. На ее усмирение был отправлен отряд генерала Фези, возвращавшийся во Внезапную после сражений с Шамилем в Аварии.
Куринский полк входил во 2-ю бригаду. Та, соответственно — во 2-ю дивизию. Командовал ею генерал-майор Александр Павлович Крюков, переведенный на Кавказ меньше года назад. В местных делах он не разбирался совершенно, а потому прислушивался к мнению командиров полков — к Пулло и к командиру кабардинцев, полковнику Пирятинскому. Оба посоветовали отправить обоз отдельно, кружным путем через меатлинскую переправу, а основными силами форсировать хребет Гебек-Кала, выступив с разницей в день. Соединиться в долине речки Тала-су, у селение Инчху, и далее подниматься в горы общими силами.
— Как говаривала мадам де Сталь, — немного жеманно растягивая слова, выдал прикрепленный к штабу столичный «фазан», измайловец Грушевский, — человек не жил полной жизнью, если не наслаждался горной природой.
На него посмотрели как на идиота. Движение предстояло архисложное. Салатавия изобиловала лесистыми ущельями с крутыми склонами. Подъемы и, особенно, спуски были кошмаром артиллеристов. Отряд ожидала не увеселительная прогулка с шампанским на бивуаках, а трудный поход, в котором солдатам предстояло рвать жилы. Не дай бог, пойдут дожди. Тогда покатости балок превратятся в каток…
Выступили через сутки после отправления обоза. Быстро миновали кумыкскую равнину и начали подъем на лесистые высоты. Отряд моментально вытянулся в длинную узкую извивающуюся на подъеме ленту, сверкающую в лучах солнца примкнутыми трехгранными штыками. Словно отливающая металлом гигантская змея, он вползал в предгорья с непонятными намерениями.
Вся Салатавия пришла в волнение. Чего хотят русские?
— Зачем они идут к нам? Кто их просил, вероятно, не наши старики? Покажем им, что мы их не боимся, а напротив заставим нас бояться! — шумела в аулах нетерпеливая молодежь.
— Нам ни к чему война! — взывали к их разуму мудрые старейшины.
— Она уже идет! В Аварии! И скоро придет к нам через Андийские перевалы! Русские не смогут помешать. Они настолько боятся Шамиля, что сами просят его о мире!
— Глупцы! Шамиль бежал от русских в Ахульго![3]
Бесполезные увещевания! В поражение имама никто, кроме старших, не верил. Прошлогодняя поездка русского генерал-майора Клюки-фон-Клюгенау к Шамилю на переговоры вместо успокоения внесла смятение в умы. Генерал хотел уговорить имама встретиться с Императором в Тифлисе и решить дело миром в Дагестане. Перед встречей с ним поговорили старики из восставших аулов.
— Он сумасшедший! — был их безоговорочный вердикт.
Быть может, этот диагноз спас жизнь безрассудному генералу. Шамиль с ним встретился, выслушал и отпустил с миром, хотя у мюридов чесались руки вырезать немногочисленный отряд русских. Зачем? Генерал сделал царский подарок вождю газавата. На Кавказе первым начинает просить о мире проигравший. Как теперь успокоить вечно отчаянную молодежь и заставить ее проявить сдержанность⁈
В Салатавии старейшины попытались. К временному лагерю отряда Крюкова, вставшему на ночь у аула Инчху, утопавшему в фруктовых садах и виноградниках, съезжались местные вожди. Даже чиркеевцы, тайные последователи мюридизма, и бурутанаевцы, бахвалившиеся неприступностью своих селений, прислали переговорщиков.
