Филарет – Патриарх Московский (книга вторая) - Михаил Васильевич Шелест
— «Писдец»! Свои же родичи меня и зарежут. А уж Шуйские, как сейчас ополчатся!', — подумал Фёдор, неся лицо и стан в соответствии с моментом и объявленному ему статусом.
Когда впереди появился шатровый купол собора, царь подозвал его жестом руки и сходу сказал:
— Ты знаешь, свою родословную, Федюня? Не Кошкиных, а Ховриных…
— Совсем плохо, государь.
Он ещё хотел спросить: «с какой целью интересуешься?», но вовремя сдержал себя, понимая, что царю сейчас, почему-то, не до шуток.
— Плохо — это хорошо, — парадоксально выразился царь, и Фёдор понял, что сейчас «что-то будет».
Они остановились на взгорке, откуда простиралась Москва-река с плывущими туда-сюда торговыми судами, болотисто-пустынный левый берег реки и заставленный домишками, усеявших пригорки правый. Колокола храма играли «царский перезвон». Солнце стояло недалеко от полудня. Пели жаворонки.
— Твой род Ховриных ведёт своё начало от правителя крымского царства Феодоро, правивших в Византии ещё до крещения Руси. Слышал про «Великих Комнинов»?
— Слышал, государь, про это, и про то, что род от Комных идёт, только никак не думал, что от правителей. Мало ли схожих фамилий?
— В таких фамилиях схожести не бывает. Особенно, если факте родства подтверждается родословной. Твой дед Михаил Петрович предъявлял пергамент столетней давности. Заверенный Трапезундским кесарем Давидом, между прочим.
— Хрена себе! — пробормотал Фёдор.
— И кто об этом знает?
Царь пожал плечами и скривился.
— Я говорил, конечно, и Басманову и кому-то ещё… Басманов смеялся, что, дескать, «вон ты какой великий государь, что тебе потомки императоров служат казначеями».
— Значит, знают все, — прошептал Фёдор. По его спине пробежали струйки пота.
— Спросишь, зачем я тебе об этом говорю? Да ещё сейчас?
— Спрошу, — согласился Фёдор.
— Ты думаешь, почему тобой заинтересовались черкесы? — царь криво усмехнулся. — И ты думаешь, почему тобой заинтересовался я?
Фёдор напрягся.
— Я, Фёдор, постоянно думаю о моём государстве и мысли мои путаются. То так, подумаю, делать надо, то так… Потом иначе думаю. Путаются мысли в голове, Фёдор.
Царь ожидающе посмотрел на Фёдора.
— И что? — спросил тот. — Думаешь у меня не путаются? По несколько раз планы переписываю. На восковых табличках пишу, чтобы затереть можно было. Это нормально.
Царь опустил взор куда-то на ноги Фёдоровского коня.
— Боюсь я, Федюня, — сказал он тихо. — Ничего с собой поделать не могу. Спать разучился. Засыпаю нормально, потом просыпаюсь и становлюсь на молитву. Но не помогает она. Когда ты рядом был, легче мне было. Да и иголки твои помогали. Всего и всех боюсь. Правильно ты говоришь, нет по-настоящему верных. Даже ты на меня окрысился.
— Я не окрысился, государь, — не согласился Фёдор. — Я предупреждаю тебя. Я знаю эту историю, и эта история очень плохая для государства, но я привык к ней. Что могу — правлю своими силами и с твоей помощью. Спаси тебя Бог. Уже всё пойдёт чуть-чуть по-другому, если тебя не втянут-таки в продолжение Ливонской войны и если ты не женишься на черкесской княжне.
— Темрюк, — он ведь праправнук египетского царя-султана Инала, основавшего династию мамлюков[1]. Слышал про таких?
— Слышал, государь.
— Ну так вот понимаешь, ради чего я хотел соединить наши роды?
— Хочешь покорить Египет? — не выдержал и улыбнулся Фёдор.
— Почему нет? — пожал плечами Иван Васильевич. — Сейчас, после поражения мамлюков от османского султана Селима, у Темрюка и у Сефевидов[2] скопились полчища мамлюкских воинов. А это, скажу тебе серьёзная сила и она рвётся наказать Селима. Хоть они и уступили османам восточную Анатолию, утратили свои святыни и подписали мир с султаном, они продолжают сопротивляться нападению османских турок. Но с востока их осаждает Бухарское ханство.
Фёдор слушал молча, пытаясь понять, к чему ведёт царь-государь, но не понимал.
— Впрочем, чего это я? — вдруг словно опомнился Иван Васильевич. — Я что сказать хотел? Я пытаюсь продолжить дело отца и деда. На Русь только-только становится единой, и я им всем сейчас, как кость в горле. Не хотят бояре под властной рукой ходить. Не дают своим бывшим вотчинам в казну платить. Противятся. Вон, где избрали земский суд и старост, деньгами платят, а не, как ты сказал, товаром. А во многих землях совсем не платят. И что делать? Карать? Как? Кого? Князей, или народ? Ведь закон не выполняет народ, а не князья-бояре. Вот ведь дело какое…
Царь замолчал. Фёдор не выдержал, спросил:
— А я-то тут причём?
— Хочешь, царём стать? — спросил вдруг царь.
Фёдор чуть с седла не упал.
— Окстись, государь. Как можно? — пробормотал Фёдор. — Какой из меня царь? Кто примет меня? Мы же с тобой говорили, что никто кроме тебя не сможет править, ведь ты — венчаный на царство.
— А ты так посидишь. Без венчания. Ты же рассказывал про то, как я Бекбулата на престол, вроде как, посадил. Э-э-э… Посажу… Тьфу ты, ну ты! Ты понял!
Фёдор кивнул, хотя царь вопрос не задавал.
— Вот и ты так же. Я передам тебе власть, а ты давай, правь. Делай, как знаешь!
— Ну, ты, блин, даёшь, государь, — выдохнул из себя воздух Фёдор. — Охренеть!
Он продолжал дышать тяжело. Сердце его колотилось. Голова кружилась. Фёдор кое-как сполз с седла, держась за переднюю луку седла и постоял уперевшись головой в шею лошади, так и не отпуская правой рукой луку.
Царь молчал, и казалось, даже не шевелился, сидя на коне. Его конь тоже стоял, как вкопанный. А вот Фёдоров конь испуганно переступал передними ногами и косился на хозяина левым глазом.
— Во, бля! — наконец проговорил попаданец. — Пришла беда откуда не ждали.
Он посмотрел на Ивана Васильевича и осипшим голосом спросил:
— Я так понимаю, что это предложение, от которого нельзя отказаться?
Царь скривил лицо и пожал плечами.
— Ты не бойся, я рядом буду. В Александровской Слободе.
— Ничего себе — рядом. К тебе скакать двое суток!
— А зачем тебе ко мне скакать? У тебя уже почти три тысячи стрельцов и служба тайная, и инвалидов триста человек, что молодёжь крестьянскую готовят к бою ратному. Мне Басманов всё рассказал про
