Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Я, не протестуя, вернулась в «камеру» и до вечера даже не высовывалась. Желания отсвечивать, рискуя попасть под самосуд, как-то не было, но увы физиологию никто не отменял. Сделала свои дела, я мышкой шмыгнула обратно в шалаш. Лагерь жил своей жизнью. Женщины кашеварили у костра, мужская часть тоже крутилась рядом в ожидании ужина. Притихшие дети сидели под навесом и слушали, раскрыв рот, как Олеся рассказывала им сказку. В голове вяло толклись тоскливые мысли. Опять меня на ночь свяжут. Бежать я конечно при таком раскладе не рискну — явно же в темноте убьюсь. А время, словно песок в часах, утекает. Смогу ли я как-то обставить Громова, сбежав у него из-под носа по пути куда мы там поедем?
— Ты это, вот, поешь, — я не сразу переключила внимание на Степана, который протягивал мне миску с дымящейся похлёбкой.
Не выёживаясь, взяла предложенный суп. Похоже, грибной.
— Ты, вижу, неплохая дивчина, молода ещё правда, вот и тянет на дурь всякую, — веско начал Степан. Ой, не надо мне мораль читать, вообще не к месту. — И девка моя оказалась такая же непутёвая. Я не имею права просить тебя, но ты уж не выдавай Олеську майору.
Я молча окинула его взглядом. Надо же, до угроз не опустился, уважаю.
— Я попробую выручить тебя.
Жизнь стремительно учит не доверять людям, но что-то было в этом суровом мужике, что заставило меня поколебаться. Хотя я и так не собиралась сдавать Олеську Громову. Ну действительно она же не виновата, что я так попала с этим дурацким совпадением фамилии. Она делала то, что просила я, и что требовали партизаны. Свела нас так сказать. Но если Степан не собирается меня кинуть, может у него и получится замолвить словечко перед майором.
— Поговорю с Громовым, возможно, он оставит тебя здесь под мою ответственность.
Я ещё раз посмотрела в его лицо — никакой суетливой хитрости или заискивания. Обычно такие мужики надёжные, уж если скажут что, так и сделают.
— Я ничего ему не скажу, — согласно кивнула, отдавая пустую миску.
Наверное стоит пользоваться передышкой в моей насыщенной событиями жизни и отоспаться вдоволь. Неизвестно, как там пойдёт всё дальше. Вот же Степан подал надежду, что всё ещё может сложиться для меня вполне неплохо, а я теперь уснуть не могу. Хочется поверить, что где-нибудь в этом мире, обезумевшем от войны, я смогу найти своё место. В конце концов, война пусть и не скоро, но закончится, и мне надо будет как-то жить дальше. Не прятаться по кустам, а найти работу, пробить какое-нибудь жильё. Возможно, завести друзей и даже бой-френда.
«Ага, упустила уже одного», — память ехидно подкинула синеглазку.
Что-то неуютное шевельнулось в груди, когда я вспомнила его разнесчастные глазищи в тот вечер. Да всё с ним будет хорошо, куда он денется. Забудет свою нездоровую тягу к мальчишке Карлу и, если переживёт войну, вернётся к нормальной жизни.
***
Проснулась я от того, что меня трясла за плечо Олеся.
— Арина, вставай!
— Что случилось? — сонно моргнула я и вскрикнула, увидев, что в руках Степана что-то блеснуло.
Неужто решил по-тихому прирезать? Обругав меня дурой, он полоснул ножом по верёвке на моих запястьях. Тут до меня дошло, в чём причина экстренной побудки. Где-то на улице явственно слышался оглушительный рёв самолётов.
— Немцы напали? — испуганно пискнула я.
— А то кто ж еще? — Степан бесцеремонно потащил меня из хрупкого убежища.
Олеську подгонять было не надо — она выбежала первая. Снаружи был настоящий ад — небо полыхало всполохами огня. Как в замедленной съёмке, передо мной рухнули два высоченных дерева, раздавив собой два шалаша. На место костра со свистом упал снаряд, выбивая фонтаны рыхлой земли. Люди беспорядочно метались по лагерю, пытаясь убежать или найти, где спрятаться. Где-то плакал ребёнок, мимо нас, матерясь, пробежал мужик, проорав:
— Васильич, уводи людей в лес!
— Бегом, дурная, — Степан дал мне в спину волшебного тычка, выводя из ступора.
Очень вовремя — в шалаш, где мы мирно спали ещё несколько минут назад, попал снаряд. Сухое дерево с треском разлетелось в стороны. Я в панике пыталась сориентироваться, в какую сторону безопаснее бежать. Ноги уже сами несли меня вперёд. Гул над головой не стихал — грёбаные немцы планомерно обстреливали лагерь и окружающую территорию заодно. Я дико заорала, когда прямо передо мной огромное дерево с треском начало заваливаться в сторону. В огненной вспышке я увидела, что снаряд попал куда-то позади него. В голове молнией мелькнуло: «Воронка». Не знаю, насколько верен фразеологизм про снаряд, который не бьёт в одну и ту же воронку дважды, но надеюсь, это правда. Я отодвинула ветки и спрыгнула я тёмную яму. Кажется, шлёпнулась обо что-то мягкое.
— Да что ж ты за наказание такое, — простонала Олеся. — Все ноги мне отдавила.
— Ну прости, — огрызнулась я. — Не додумалась как-то спросить, нет ли здесь ещё кого-нибудь.
Олеся приподнялась и закрыла проём ветками, а у меня перехватило дыхание. Стало казаться, что нас похоронили заживо. Интересно, моя смерть во второй раз будет такой же быстрой, как и в первый? Не хотелось бы ползать с развороченными кишками или сгореть заживо. Каждый раз, как раздавался грохот и треск, мы обе вздрагивали от страха, понимая, что мало что может спасти от бомбёжки, и наше убежище тоже ненадёжно.
— Там же батя остался, — всхлипнула Олеся.
Я обняла её за плечи:
— Он опытный боец. Я думаю, он тоже нашёл убежище.
Она обняла меня в ответ, давая волю слезам. Не знаю, сколько
