Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Забыв о своём невеселом положении, я с гордостью наблюдала, как строился шеренгой этот разношёрстный отряд. Молоденькие парни, почти мальчишки, пожилые и молодые мужчины — они шли за командиром не тупо по приказу, как немцы. Нет, именно с пониманием долга защитить свою землю, свои семьи, как говорится, не за страх, а за совесть. Кто-то должен остановить врага, и я думаю, они все понимали, что идут, возможно, в свой последний бой. Ух ты, у них даже танк есть? Я сразу не заметила его из-за маскировки из веток. И машины, смотрю, имеются. Вот почему партизаны так мобильны. А я всё гадала, как быстро они прореагировали, узнав, что наша часть сильно поредела. Громов прошёл в шалаш, напрочь меня игнорируя, подхватил вещь-мешок и столкнулся на выходе с Олесиным отцом.
— Командир, ну как так вы без меня уходите?
— Нельзя, Васильич, у тебя всё-таки рука ещё не зажила, — майор закурил и продолжил уговаривать расстроившегося мужичка. — Кто-то должен и здесь остаться, присмотреть. Тем более у меня для тебя очень важное поручение будет.
— Всё сделаю, не сомневайтесь! — чуть подался вперёд Васильич.
— Девицу эту, что мы привели, смотри, не проморгай, — тихо, но с нажимом сказал Громов. — Я уверен, она рассказала далеко не всё.
Моё сердце пропустило удар. Вот то, чего я и боялась. Если они возьмутся вытаскивать из меня несуществующую информацию, загоняя под ногти иголки, я же признаюсь в чём угодно. Да хоть в том, что я внебрачная дочь Гитлера, и Гиммлер лично поручил мне миссию проникнуть в Москву и убить Сталина. Нет, я должна сбежать до того, как это со мной произойдёт в реале. Мои невесёлые мысли прервал Васильич:
— Пойдём, поешь, пока каша горячая.
Я недоверчиво вскинула глаза. Неужто будут переводить дефицитную еду на презренную предательницу?
— Давай, вставай, чего глазищами хлопаешь, как та коза? Что мы звери какие голодом морить, хоть ты и натворила делов.
А, ну да, у него ж задание сохранить в целости и сохранности ценного информатора. Но жрать действительно уже давно хотелось, и не только жрать. По пути я нагло свернула к кустам, буркнув:
— Хотя бы отвернитесь.
Васильич, к моему удивлению, не стал дотошно пялиться. Остановился на достаточном расстоянии и весело прокричал:
— Всё равно не сбежишь.
Обед здесь, не то что у зажратых немчиков, был простой — пшённая каша, кипяток с ложкой мёда и пара кусков хлеба. Но я давно уже заставила себя прекратить ностальгировать о любимых вкусняшках, так что схомячила всё с благодарностью. Косились на меня конечно все, кому не лень. Самое обидное, никто даже не пытался заговорить. Даже Васильич, когда я спросила, как его зовут, меня отбрил:
— Тебе оно зачем?
— Ну как зачем? Сколько мне тут придётся пробыть ещё неизвестно, а вы вроде как мой надзиратель. Что я буду кричать каждый раз: «эй, мужик, иди сюда?»
Васильич усмехнулся и всё же ответил:
— Степан я, а большего тебе и не надобно знать.
Ну понятно, скрывает свои звание и фамилию, но мне действительно оно не надо. Олеся в село не вернулась, толклась теперь среди женщин. Готовка, стирка — бабских дел никто не отменял даже в полевых условиях. В лагере основном остались женщины, дети и несколько пожилых мужчин. В тот первый день я настолько устала, что вернувшись в импровизированное жилище, завалилась спать на еловые ветки постеленные вместо спальника, обнаглев и накрывшись одеялом. Интересно это хоромы майора?
Проснулась я среди ночи и не сразу поняла, что рядом со мной кто-то лежит. Хорошо хоть не под одним одеялом. Я резко сдала в сторону и чертыхнулась, обнаружив, что мои руки снова связаны. Они там что, совсем охренели?
— Ты чего возишься? — сонно прошелестел рядом голос Олеси. — Ночь ещё, спи.
— А ты что здесь делаешь? — прошипела я. — И вообще вы что, совсем больные? Связать спящего человека?
— Ничего мы не больные. Батя и так к тебе по-человечески, днём вон считай свободна, — возмущённо зашептала Олеся. — А ночью что, тоже глаз с тебя не спускать? Батя вон и так постоянно в карауле.
— А ты значит тоже мой сторож? — усмехнулась я. — Или соскучилась?
От такого «весёлого» пробуждения во мне проснулся тролль. Тем более за нашу горячую свиданку стыдно было ей, а не мне.
— Ты что такое несёшь? — разозлилась она. — Я помогаю бате сторожить тебя, не знаю, что ты себе тут надумала… — Да ладно, расслабься, — я села, пытаясь поудобнее пристроить связанные руки. — Попить мне лучше дай.
Она правда встала, зашуршала в темноте в поисках фляжки. Васильич, кстати, обнаружился тоже неподалёку. Дремал, как сторожевой пес, у выхода. Сонно пробурчал:
— Девки, шо там за перешёптывания? Быстро давайте спать.
Утром я внаглую подошла к Степану и протянула руки. Тот без слов развязал и вполглаза проследил за моим перемещением в кустики. Вернувшись, спросила у Олеси:
— Здесь вообще реально хотя бы умыться или придётся грязью зарастать?
Не собираюсь я сидеть на цепи, как преступница. Я не сделала никому из них ничего плохого, так что на элементарные вещи имею право. Олеся, не споря, принесла мне кружку воды и полила на руки, помогая провести нужные процедуры. Даже расщедрилась, притащив в жестянке зубной порошок. Такие вещи в моём времени — древняя экзотика, но меня этим не удивишь. В моих детских воспоминаниях бабуля всегда пользовалась почему-то
