Малахольный экстрасенс - Анатолий Федорович Дроздов
– Еще что-нибудь? – спросил генерал.
Хм! Что ему сказать? Загрустил генерал. Ладно, получите пряник.
– Фамилия Нетаньяху вам о чем-то говорит?
– Биньямин?
– Имени не знаю, – прикинулся я шлангом. – Не прозревается. Но у него старший брат был офицером и погиб.
– Он. Брата звали Йонатан[58].
– Через пять-шесть лет Биньямин станет премьер-министром Израиля. Пробудет на этом посту три года и уйдет, проиграв выборы. Через десять лет вернет себе пост и останется премьером на долгие годы.
– Он слишком молод, – покачал головой Яков. – В Израиле не становятся премьерами в сорок с небольшим[59].
– Все когда-нибудь бывает в первый раз.
Он внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Разговор свернулся, и мы попрощались. Как тогда я думал, навсегда.
* * *
Исцеление Арика имело неожиданные последствия: я обзавелся многочисленной родней. Было это так. Через день после отъезда генерала с сыном меня пригласил Терещенко и огорошил:
– Есть возможность купить хорошую мебель – качественную, сделанную на заказ. Вы ведь в скором времени получите квартиру?
– О мебели не думал, – признался я.
– Зря, – упрекнул он. – Три комнаты обставить непросто. Понимаю, что возможность вы найдете – деньги есть, да и связи имеются. Но зачем вам ширпотреб из фанеры и опилок? А тут мастер делал. Объясню. Мой знакомый уезжает к детям в Израиль. Они давно там, как и жена. Иосиф не хотел ехать, сопротивлялся, как мог, но сдался. Плохо одному без семьи. Словом, продает. Был у него и скажу: мебель замечательная. Спальный и гостиный гарнитуры, кабинет с книжными шкафами. Обширная библиотека. Она, кстати, входит в цену.
– Сколько? – спросил я.
– Пять тысяч долларов.
– Ни фига себе!
– Уверяю вас: это дешево. Иосифу предлагали в три раза больше, но в рублях, а ему нужны доллары. Сами понимаете, почему. У вас они есть. Впрочем, не навязываю. Съездите, посмотрите.
Я поехал. Вику брать не стал: зачем зря таскать? Наверняка откажусь. Не считайте меня антисемитом, но у евреев все всегда самое лучшее. Дети, специалисты, образование… Ну, и мебель, бывшая в употреблении. С клопами…
Продавец жил в доме на площади Победы с хорошо известными минчанам голубками на фасадных медальонах. Элитное местечко. Пройдет тридцать лет, и квартиры здесь будут стоить, как в Майями. Вроде центр города, но ступи чуть в сторону – и попадаешь в тихие места. Рядом парк Горького, в шаговой доступности – Янки Купалы, сквер Марата Казея, набережная Свислочи… Я припарковал «Ауди» во дворе, вошел в нужный подъезд и по широкой лестнице поднялся на третий этаж. Дверь мне открыл старик: седой и худощавый. На еврея, к слову, не похож, только нос выдает корни.
– Здравствуйте, Иосиф Наумович! – поприветствовал его я. – Меня зовут Михаил. Насчет мебели.
– Проходите! – отступил он в сторону. – Обувь не снимайте – у меня нет ковров.
Я прошел. Хозяин провел меня по комнатам. Ну, что сказать? Замечательная квартира! Высокие потолки с лепниной, паркетные полы. Последние будто вчера натерли – жалко ступать ботинками. Везде стерильная чистота. Это квартира еврея? Слом шаблона.
– У вас кто-то убирает? – поинтересовался я.
– Степанида, – кивнул он. – Двадцать лет домработницей. Замечательная женщина! Честная, старательная. Тоже вот беда: я уеду, а она потеряет работу. Новые хозяева вряд ли наймут.
– Вы не оставите квартиру родственникам?
– Нету их, – вздохнул Иосиф Наумович. – Все уехали. Будь иначе, не стал бы мебель продавать. Будете смотреть?
– Буду! – сказал я.
Мебель оказалась хороша: массив из светлого ореха, инкрустированный карельской березой. Я ожидал нечто темное, тяжеловесное, под красное дерево. А вот нет. Гарнитуры выглядели легкими и нарядными, хотя на деле довольно громоздкие.
– Собирали прямо здесь? – уточнил у хозяина.
– Да, – подтвердил он. – Понимаю ваши сомнения: вытащить нелегко. Поцарапать и побить можно запросто. Придется чем-то обвязать.
Хм! А зачем вытаскивать? Мысль, появившаяся в голове, еще в первые минуты пребывания здесь, стала набирать силу. Замечательная квартира! Три просторных комнаты, широкий коридор, кладовая. Кухня, правда, маловата, но можно сделать перепланировку. Заменить сантехнику… На фига мне бетонная ячейка в большом человековейнике? Хочу! Намерение укрепила библиотека – огромная, в несколько тысяч томов. Не какие-то там дешевые издания на газетной бумаге, выпускавшиеся миллионными тиражами для сдатчиков макулатуры, а подписные серии с отменными обложками. Немало книг на иностранных языках. Польский, английский, немецкий…
– Полжизни собирал, – пояснил хозяин, заметив мой интерес. – Как вернулся с фронта, так и начал. Мог получку за книги отдать. Жена ругалась, – он вздохнул. – Я ведь, Михаил, известный литературовед, профессор, доктор наук. Гальпер. Слыхали о таком?
– Да, – подтвердил я, хотя слышал фамилию впервые. – Есть разговор, Иосиф Наумович. Не угостите чаем?
– Угощу, – усмехнулся он. – Но если хотите торговаться, то ответ сразу: нет! Без того за бесценок отдаю.
– Есть другое предложение, – успокоил я.
Мы прошли на кухню, где Гальпер поставил чайник на плиту, вскипятил воду и заварил чай. Хороший, к слову. Пили молча. Хозяин посматривал на меня с интересом, я же не спешил, выстраивая в голове речь.
– Словом, так, – сказал, поставив опустевшую чашку. – Десять тысяч долларов за мебель и квартиру. Если мало, то могу добавить, но уже рублями.
– Не выйдет! – покачал он головой. – Я могу прописать вас у себя, но как субквартиранта. По-другому не получится – вы не родственник. Субквартиранты прав на жилье не имеют. Как уеду, сразу выселят.
– Ну, так сделайте меня родственником, – предложил я.
– Как? – удивился он.
– Усыновите. У меня нет отца, и никогда не было.
– Через суд? Это долго. И не факт, что суд примет такое решение. Нужны свидетели.
– Зачем суд? – пожал я плечами. – В моей метрике[60] в графе «отец» стоит прочерк. Мать родила меня незамужней. Позже в метрики стали вписывать фамилию, имя и отчество отца со слов матери, но у меня прочерк. В этом случае по закону любой мужчина может прийти в ЗАГС, заявить, что данный гражданин является его сыном, и его обязаны таковым зарегистрировать[61]. Согласие матери при этом не требуется, а вот мое – да, поскольку совершеннолетний. Как понимаете, возражать не стану. Получу новую метрику, вы пропишете в квартире новоприобретенного сына. Как уедете, она останется мне.
– Гм! – он с интересом посмотрел на меня. – У вас в роду не было евреев, Михаил?
– По материнской линии – точно нет, – покачал я головой. – Про отца сказать не могу – никогда его не видел. Тетка говорила, что тот был офицером. Служил в части, где мать работала продавцом военторга. Лицом и фигурой я в него.
– Тогда вряд ли, – кивнул он, – хотя, кто знает? В Белоруссии все перемешались.
– Если опасаетесь, что буду претендовать
