Малахольный экстрасенс - Анатолий Федорович Дроздов
– Вы откуда знаете? – изумился Терещенко. – Про Грингольда?
– Слушал передачу «Голоса Америки», – соскочил я.
– Мне про это Яков рассказал, – сообщил Терещенко. – Он там тоже воевал, только на Синайском полуострове. Удивили вы меня, Михаил. Так знать историю чужого народа!
– Ну, теперь не чужого, – улыбнулся я…
* * *
Председатель КГБ открыл дверь в кабинет первого секретаря ЦК КПБ и, переступив порог, закрыл ее за собой.
– Здравствуйте, Ерофей Ефремович! – поздоровался с хозяином.
– И тебе здравствовать, Вениамин Григорьевич! – откликнулся Балобанов. – Проходи, присаживайся[70].
Он встал из-за письменного стола и занял стул за приставным столиком. Председатель КГБ устроился напротив. Положил на стол папку и вопросительно глянул на первого секретаря.
– Приступай! – кивнул Балобанов.
Слушал он внимательно, иногда задавая вопросы. Хмурился. Обстановка в республике, со слов председателя КГБ, оставалась сложной. Волнения в столице удалось загасить, только недовольство властью не исчезло. В трудовых коллективах ропщут. Нехватка продуктов и других товаров в магазинах, огромные очереди за табаком и водкой. С табаком понятно – в Белоруссии не растет, но разве проблема – выгнать спирта больше? Если нет зерна, то сойдет картошка, уж ее в республике завались. Но Москва требует продолжать антиалкогольную кампанию, будто это убережет СССР от проблем. «Идиоты! – мысленно выругался Балобанов. – Надо дать команду гнать спирт на колхозных заводах. Пусть плеснут в него сока и продают, как настойку. Если снизить крепость ниже сорока градусов, по отчетам пройдет не как водка[71]. Дожили! Выпивку гоним, словно партизаны…»
– Благодарю, Вениамин Григорьевич, – сказал, когда председатель КГБ смолк. – Что-нибудь еще?
– Десять дней назад в Минск приезжал руководитель специальной службы Израиля «Натив» Яков Лившиц. В прошлом офицер-танкист, отличившийся в войне Судного дня. Уроженец Минска.
– Что он здесь забыл? – удивился Балобанов. – И что такое «Натив»?
– Израильское государственное учреждение, созданное для связи с евреями, проживающими за границей. Помогает им в репатриации в Израиль. Лившиц приезжал не по служебным делам. У него сын болел, привозил лечить.
– К нам? Из Израиля?!
– По имеющимся данным, с сыном Лившица работал Мурашко.
– Тот самый экстрасенс?
– Он.
– Исцелил?
– Говорят, да.
– Чем болел ребенок? ДЦП?
– Однозначно, нет. Пациент прибыл в клинику на своих ногах – правда, выглядел неважно. Но назавтра совершил с отцом экскурсию по Минску, а на следующий день оба сели в самолет и улетели в Москву. Чем болел Лившиц-младший, неизвестно – этого в клинике не знают. Только сам Мурашко, да еще главный врач. Последний, к слову, и организовал визит. Он друг детства Лившица-старшего. Есть основания полагать, что у пациента был рак.
– Какие основания? – прищурился Балобанов.
– В областной клинике существует детское онкологическое отделение. Основные пациенты – дети из районов, пострадавших от аварии на ЧАЭС. Тяжелейшие случаи, Ерофей Ефремович, больно смотреть. Но с недавних пор пациенты отделения стали резко поправляться. Их и раньше хорошо лечили, персонал у Терещенко замечательный, но чтоб все вдруг? Зафиксировано, что в отделение приходил Мурашко, приносил детям сладости и фрукты. После этого процесс и пошел. В результате Министерство здравоохранения предложило облздравотделам направлять детей с онкологией в Минскую областную клинику. Дескать, там успешно лечат.
– Значит, начал с наших, – заметил первый секретарь. – Деньги с родителей берет?
– Таких фактов не зафиксировано.
– Молодец! – не удержался Балобанов. – Не зря квартиру выделили!
– Он от нее отказался.
– То есть как? – удивился первый секретарь.
– Сам решил вопрос. В Израиль уезжал на постоянное место жительства наш известный литературовед Гальпер. Кто и как свел его с Мурашко, неизвестно, только Гальпер усыновил целителя, прописал его в квартире, и она осталась за Мурашко. Полагаю, не бесплатно.
– Значит, экстрасенс теперь еврей?
– Национальность и фамилию не менял.
– Дожили! – вздохнул Балобанов. – Было время, когда евреи записывались в русские, а теперь наоборот. Хороша квартира?
– Очень! – подтвердил председатель КГБ. – Три просторных комнаты в доме на площади Победы. Высокие потолки, вид на парк Горького.
– У него губа не дура! – хмыкнул Балобанов. – С головой целитель. Что думаешь о нем?
– Наш, советский человек. Патриот, но не любит коммунистов. Говорил это при свидетелях.
– Интеллигенция… – сморщился Балобанов. – Уезжать не собирается? Не поэтому полез в евреи?
– Не похоже, Ерофей Ефремович. Для чего тогда квартира? И национальность не менял.
– Ладно, – кивнул первый секретарь. – Присмотри за ним. Аккуратно, ненавязчиво. Если лечит рак, то желающих получить такого целителя будет воз и маленькая тележка. Ох, не нравится мне визит Лившица! Чтоб евреи упустили случай?
– Его и немцы к себе звали.
– Когда?
– Летом. Приезжал в Минск высокопоставленный сотрудник БНД Краус с паспортом на имя Шмидта. Мурашко исцелил ему сына от ДЦП. Краус в благодарность подарил ему автомобиль – ту самую иномарку. Приглашал в Германию.
– Вот же, суки! – выругался Балобанов. – Налетели, как мухи на мед. Да еще москвичи мутят. Присмотри, Вениамин Григорьевич! Как заметишь, что вокруг целителя зашевелись, действуй сразу. Нам такой человек самим нужен.
– Понял! – кивнул председатель КГБ и встал из-за стола.
* * *
Человек, лежавший на кровати в большой комнате поместья в пригороде Нью-Йорка был стар и болен. Пергаментного цвета кожа плотно обтянула его лишенный волос череп, заострив черты лица, вследствие чего человек в кровати походил на мумию – иссохшую, но еще живую. Он не спал: лежал, глядя в потолок, весь во власти невеселых мыслей. До чего поганая штука жизнь! Ни деньги, ни могущество – все это
