Медведев. Книга 2. Перемены - Гоблин MeXXanik

— Так и запишем, — сказал он наконец. — Но только мы сами будем его кормить. Не надо нам тут человечьего присутствия. Дружинники твои здесь натопчут. Еще и привлекут внимание кого не следует. Тут ведь не только перевертыши обитают. Не хочу еще и за твоими людьми присматривать. Слишком много мороки.

— Хорошо, — кивнул я.

— Когда все станет ясно, то приведем получеловека к лесопилке. Или оставим знак, что он никогда не вернется к людям.

— Какой? — уточнил я.

— Ты поймешь, князь.

С этими словами он повернулся к лесу и направился прочь, давая понять, что разговор окончен.

Я вынул из кармана два печенья, которые взял из дома, когда уходил, вложил их в шапку и бросил ее в яму. Там все замерло, только раздавалось надсадное дыхание.

— Держись, парень, — тихо произнес я. — Тебя ждут дома. Но если теперь здесь твой дом… то пусть так и будет.

Мне показалось, что кончик уха лешего дернулся. Но он не обернулся. Двое лесовиков остались стоять неподалеку от ямы, давая понять, что позаботятся о перевертышах.

— Мы закончили здесь все свои дела, — тихо произнес я, обращаясь к Морозову. — Пора домой.

Глава 21

Ужин

Мы возвращались домой в тишине. Никаких разговоров, ни шуток. Только шелест шин и негромкое поскрипывание снаряжения, которое никто не торопился снимать. Каждый думал о своём. И у каждого это было нечто весомое, с чем не спешат делиться.

Морозов сидел впереди, напряженно уставившись в лобовое стекло, будто вглядывался в завтрашний день. Он казался спокойным, но по тому, как мужчина держался за ручку двери, было видно: его все еще не отпустило напряжение.

Я поймал на себе взгляд Лады. Всю дорогу она сидела молча, почти неподвижно, как вдруг повернулась ко мне и просто внимательно посмотрела. Как будто пыталась понять, о чем я думаю.

Ее глаза были светлые, ясные, как у ребенка. Я спокойно выдержал ее взгляд, улыбнулся, заставив отвернуться.

Мы свернули на подъездную дорогу уже в полной темноте. Окна дома светились жёлтым, отчего на траве гуляли блики. Где-то в саду мелькнула тень — может, ветер, а может, дворовой проверял, все ли на месте.

Когда мы остановились, дружинники вышли из салона «буханки» и без команды стали в ряд. Спокойно, по-военному, в ожидании дальнейших приказов.

Воевода промолчал. И я понял, что это мой разговор.

— Вы считаете, — начал я, — что я напрасно оставил перевёртыша в живых?

Некоторые головы чуть дрогнули. Кто-то напряг плечи. Кто-то опустил глаза. Никто не торопился отвечать. Но было понятно: вопрос угодил точно в цель.

— Нет, — глухо сказала Лада и мотнула головой. Резко, будто отсекала лишние мысли. — Я как раз считаю, что каждый имеет право на жизнь. Даже… такой как он.

Слова повисли в воздухе. Не торопясь я перевёл взгляд на остальных, пытаясь понять, что у каждого на сердце. И не потому, что боялся их осуждения, а потому что они теперь часть моего решения. Хотят они того или нет.

— Никто не станет осуждать ваш выбор, княже, — произнёс Морозов. — Раз вы так решили — значит, так распорядилась судьба.

— Тот перевёртыш… — начал я, с трудом подбирая слова. — Ещё вчера был человеком. Может, испуганным, может, слабым, может, не самым достойным. Но человеком. С ним случилась беда. Он стал другим. Но это не значит, что в нём ничего не осталось хорошего.

Я замолчал, снова вспомнив взгляд человека на морде зверя.

— В нём всё ещё живёт часть того, кем он был, — продолжил я тише. — И если Всевышний позволит…

Рука сама поднялась, творя старый священный знак, который мать показывала мне ещё до того, как я умел молиться.

— Если судьба будет добра, то он сможет вернуться в человека.

— И, может… — я выдохнул. — Может, однажды он снова станет одним из жителей Северска. Как и мы все.

— Он ещё долго будет опасен, — подал голос парень, стоящий ближе к машине. Он говорил негромко, не поднимая головы, сцепив руки в замок, будто держал себя изнутри. — Но оно того стоит.

Я обернулся к нему. Свет от окна ложился косо, цепляя его плечо. Он почти сливался с тенью, но голос был ясный, уверенный, хоть и тихий.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, не настаивая, просто желая понять, о чем речь.

Дружинник пожал плечами, чуть ссутулился, но продолжил:

— Если перевертыш придет в себя и вернётся в город, — начал он, — то за ним будут присматривать. Его не бросят. Не дадут навредить ни себе, ни другим. И если ему повезёт… если хватит воли, то он научится. Сможет держать себя… Даже если шанс совсем крохотный… его нельзя упускать.

Он выдохнул носом, но потом всё же закончил:

— Потому что… каждый из нас может оказаться в такой ситуации.

Другой дружинник дернул плечом и произнес:

— И я бы хотел… если вдруг со мной случится такая же беда… чтобы мне позволили пройти через линьку. Чтобы поддержали, а не бросили на произвол судьбы.

Он замолчал. Опустил голову, делая вид, что рассматривает землю. Но я заметил, как он сжал ладонь на рукояти ножа. Так сильно, что пальцы побелели от напряжения. Может, он уже жалел, что сказал подобное вслух, или боялся, что не поймут.

Морозов шагнул ближе и без слов положил ладонь на плечо парня.

— Мы своих не бросаем, — сказал он. — Тот перевертыш выл. Звал нас. Знал, что кто-то должен услышать. Может зверь в ней и не понимал, для чего он воет. А человек наверняка ждал. И мы пришли.

— Пришли, — кивнул я.

— Потому что в городе все наши, — заключил воевода.

— Даже ведьмы? — хитро осведомилась Лада, склонив голову набок, будто невзначай, но глаза прищурила внимательно.

Морозов, стоявший вполоборота к ней, едва заметно вздрогнул, но тут же выпрямился. Глянул на неё через плечо, как на озорного воробья, который влетел на веранду во время чаепития.

— Ну… если одну из них наш князь поселил в доме, — протянул он с подчеркнутой вежливостью, — то что уж теперь.

Он развёл руки, будто показывая, что у него нет ответа, и не будет. Пусть каждый сам делает выводы.

— Но я, —