На чужой войне 2 - Ван Ваныч
“А ещё- день нечётный и голова болит…”- закончил за неё в уме. Как говорится, кто хочет, тот ищет возможности, а кто не хочет- препятствия. Неужели, она теперь перебралась в категорию последних? И внутри, в предчувствии неизбежного, всё сжалось.
— Да, да, конечно. Раз надо- я ничего против не скажу.
Вот тут, наконец, и у неё увидел нечто похожее на волнение. Но несмотря на эмоции её тон по-прежнему был тих и спокоен:
— Я ведь не нужна тебе…
Озадаченно глянул на неё- откуда такие странные мысли?
— Я как бы- ранен был… — начал было, но тут же остановился, по причине того, что больно уж на какое-то оправдание смахивает. А я должен оправдываться?
— Да! Ты был ранен и чуть не умер, а тебе всё равно! — с неожиданной экспрессией выдала Марго- от чего я опешил.
— Мне? Всё равно?
Кому ещё не всё равно, если не мне? Что-то она меня совсем запутала…
— А если бы ты умер? Не приняв Святого причастия- загубил бы свою бессмертную душу!
Так- так. Кажется что-то проясняется: наша песня хороша, на стене висит мочало- начинаем всё сначала… Под влиянием церковников, в частности, отца Бартоломео, подобные обвинения с её стороны- правда не такие агрессивные- случались и ранее, потому даже спорить не буду. Ибо бессмысленно- уже пробовал. Результат, думаю, вы уже поняли. Лишь тяжко вздохнув, опустил голову. И в такой позе произнёс:
— Мы же говорили об этом. Чего ты опять-то от меня хочешь?
— Дурак!
Дама де Люньи стремительно покинула мои покои. И, хотя входная дверь в мои покои, толстая и монструозная, закрылась с мягким стуком, мне представилось, что наоборот- с ужасным грохотом. Наш маленький кораблик любви и надежды столкнулся с неожиданными подводными рифами бытия. Что ещё удивительно: как будто, разговоры о моей вере перешли на новый уровень- скандальный. Что тому послужило причиной: моё тяжёлое ранение и соответствующие ему нехорошие ожидания, наложившие свой отпечаток на только что произошедший разговор, или же в моё отсутствие случилось нечто, чего не знаю и по этой причине не придаю значения- но в этом явно необходимо разобраться. В дураках ходить я очень не люблю…
Вызвал безопасника Жака и поинтересовался у того:
— Всё ли ладно?
На что последний радостно отрапортовал, что всё в ажуре. Правда, после наводящих вопросиков довольства у него стало поменьше.
— Что ты можешь рассказать о даме де Люньи? Ничего? У тебя что- даже стукача (новый термин, но не явление, принесённое мной из других времён- куда катится мир!) в её окружении не имеется? А что ещё ты не подумал…
Так, недовольство выразил, а теперь попробуем зайти с другого края:
— Не появлялись ли в моё отсутствие какие-нибудь новые люди в округе, вообще, и возле сеньоры- в частности?
Вот тут он снова восстановил цвет лица, оживившись:
— Есть такой человек. Нарисовался, и- как вы, сир, любите говорить- хрен сотрёшь…
— Ты бы заучиванием моих слов поменьше увлекался, мне от тебя нечто другое необходимо. Что по этому человечку рассказать можешь?
— Монах- бенедиктинец, из Шалона… В оборот не брали- вы же сами, сеньор, воспретили мне конфликтовать с… опимом для народа… А что такое опим?
Эх, ты, темнота, не знать, что такое опим… тьфу, ты- опиум. А, может, и замечательно, что пока этой гадости не ведают. Хотя, вот за Восток говорить не берусь- кальян там уже научились курить, или ещё нет? Ладно, не о том думаю.
— Ты же про церковь говоришь- вот это и есть натурально он самый… А монаха этого, чую, трясти надо- следующее покушение могу и не пережить. Вот что, считай, ситуация у нас чрезвычайная, а потому всякие ограничения по таким действиям на неопределенный срок отменяются. Бери монаха за жабры и тряси, как грушу, но чтобы результат был!
— Ага. То есть- слушаюсь, сир!.. А за жабры- это как?
— За что ухватишь- то и будет жабрами…
Однако, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается: не получилось у меня поговорить с этим монахом- исчез, — испарился как утренний туман. Вот только что был, и уже нет. Отправленный на посты приказ с его описанием и требованием к задержанию тоже ничего не дал. Неужели, кто-то предупредил? Да, ну- прочь паранойя! Если уже и близким людям не доверять, тогда путь только один останется- в пустыню.
Попробовал зайти с другой стороны. Имитировал перед Марго желание получше узнать, как здесь полагают, единственно правильную веру, и между делом поинтересовался у Марго сведениями о судьбе монаха по имени Трюдо. Якобы, рекомендовали- мол, большой святости человек. Но, увы, не прокатило. Наверное, из меня плохой актёр, потому как сеньора мои потуги не оценила:
— Не трогай моих людей!
И здесь я заинтересовался:
— Так это твой человек?
На что Марго не удосужилась ответить. Лишь гордо подняв подбородок, окинула негодующим взглядом. А после- покинула моё общество…
Пришлось утереться. Пока. Не в том я положении чтобы настаивать- никак с дамой сердца помириться не выходит. Мнимую- на мой взгляд- обиду раздула до размеров слона, а ты теперь доказывай, что не верблюд, и что- не гималайский… В таких условиях не до шпионских страстей. И, поскольку на носу Рождество, решил использовать этот повод для праздника, дабы развлечь сеньору, отвлечь от тяжких дум и показать себя с лучшей стороны (быть может, это заденет её холодное сердце, и она взглянет в мою сторону более благосклонно!) — устроив богатое застолье. В тему был бы фейерверк, но, опять же- увы! — без моих указаний к такому никто даже не готовился. А на коленке- по-быстрому- таким лучше не заниматься. По крайней мере, сам подобным заниматься не буду, и вам- не советую… И чтобы даме де Люньи было не скучно среди моих архаровцев, обеспечил присутствие на данном мероприятии местного- общения с которым она так давно жаждала- дворянства. Простым способом- кого поймали… Потом, конечно, были разговоры с ними в виде угроз и уговоров, и подарки на праздник согласившимся (от последнего никто, что примечательно, не отказался), но, главное, массовку они обеспечили. И почти добровольную…
Но сначала была Месса Навечерия Рождества в церкви Святой Екатерины, что расположена в Монбелье и к шато Мерси ближайшая. Случилось сие мероприятие накануне, двадцать четвёртого, было длинным и нудным, совершенно утомив. Наверное мой недовольный вид сбивал капеллана с божественного, потому что тот, поглядывая на меня, непременно начинал заикаться. А может мне, как некатолику, быть здесь не полагается. Если и так, указать на то мне никто, помня
