Вадим Сухачевский - Завещание Императора
Ангелы долго переглядывались, будто бы мысленно переговариваясь между собой. Наконец — возможно, достигнув какого-то взаимосогласия в ходе этой безмолвной беседы — Чернокрылый сказал:
— Коли так уж хотите знать — кое-что вам, пожалуй, скажу... Хотя это...
— Хотя это совершенно вопреки! — изрек Маленький. — Вопреки всему установленному! Тем самым, знайте, возможно, мы совершаем проступок, за который...
— М-да, за который... Возможно, вполне возможно... Но — как бы то ни было!.. — сказал настроенный более решительно гигант. — Возьму на себя смелость кое-что на сей счет вам открыть. Право, не знаю, как и начать... В общем, один из Великих, некоторые из имен коего мы здесь уже поминали всуе и предпочтем более этого не делать, по какой-то неведомой нам причине пожелал сделать попытку — нет-нет, не отменить, даже он не решился бы на такое, — но, во всяком случае, несколько смягчить предначертанное. Что им двигало — на сей счет я, право же...
— О! — воскликнул Белокрылый. — О мотивах, им двигавших, мы не осмелимся даже гадать — они едва ли постижимы для столь малых, как мы...
— Так или иначе, — вклинился чернокрылый ангел, — он попытался произвести некоторые манипуляции, дабы исключить кое-какие роковые звенья из всей предвечно составленной цепи, именно те звенья, кои как раз и вели вашу землю, страну вашу к неотвратимому.
— Возможно — просто досужее баловство Великого, — добавил Белокрылый, — опыты демиурга... Впрочем, тут не берусь судить: кто я, в конечном счете, такой, чтобы оценивать действия Великих?
— Но, — продолжал ангел-гигант, — даже Великим такое не всегда под силу. Казалось бы — самое малое. Например — предупредить о Неизбежном кого-то из сильных мира сего...
— Государя... — скорее самому себе сказал фон Штраубе.
— Вот, вы, вижу, понимаете... Или кое-что малозначительное на первый взгляд переиначить в исторических свидетельствах...
Тут уже не утерпел Бурмасов.
— Хлюст!.. — вырвалось у него.
— Конечно, руками людей, — подтвердил ангел. — Одни действовали по неведению, другие, как этот, о котором вы изволили сказать, — по жадности... Однако, вы, смотрю, господа, сами многое знаете... Или, там, произвести что-нибудь новомодное — к примеру, подправить котировки акций... Но все, клянусь вам, все старания Демиурга сразу же натыкались на противоборство! Страна ваша сама всеми силами противоборствовала тому, чтобы ее приостановили перед бездной. И бумага с предупреждением тут же летела в камин. А наши добровольные помощники вдруг сворачивали себе шею, как, например, тот же самый...
— ...мерзавец Хлюст, — за него окончил Бурмасов. — Так что же, выходит — приговорили сами себя?
— Самомнение, молодой человек! — воскликнул белокрылый ангел. — Извечное ваше самомнение! Кто вы такие, чтобы вершить суд и выносить приговор? Отвергнуть помилование — это еще куда ни шло, это вполне даже привилегия приговоренного. Если он, конечно, решит этой привилегией воспользоваться, если он настолько не в своем уме...
— Но в нашем случае, конечно, не о безумии речь, — вмешался Чернокрылый.
— О, в данном случае — разумеется! — согласился маленький ангел. — В данном случае, как мы уже и говорили, такова, очевидно, ваша...
— Миссия, — печально завершил ангел-гигант.
— Да, миссия, — подтвердил Маленький, и под мраморными сводами повисла тишина, в которой слышалось только тяжелое дыхание Бурмасова и шелест ангельских крыл.
Наконец, после надолго установившейся тишины фон Штраубе сказал:
— Однако, мне кажется, миссия тем и отличается от кары, что она всегда добровольна.
— Без сомнения! — встрепенулся маленький ангел.
— Кто станет возражать? — проговорил Гигант. — Тех же, к примеру, взять мучеников...
— Или то же сошествие Богородицы в ад, — подсказал Маленький. — Как иначе, если не добровольно? А вы неужто впрямь полагали, что — какое-нибудь извержение, вроде Везувия, или, там, звезда рухнет?
— Но про эту звезду даже писали, — напомнил лейтенант.
— Ах, да чего у вас только не понапишут! — отмахнулся маленький ангел. — Вы, что ли, этого Мышлеевича не знаете?
— И не такое их брат напишет, — кивнул Чернокрылый. — Только заплати!
— Так что же, вовсе никакой звезды?
— Да будет, будет вам звезда! — пообещал Белокрылый. — Увидите еще — и не возрадуетесь. Только она, извольте понять, у каждого своя. Звезда Полынь ей имя. Знак, не более! А вы полагали — кара небесная? Нет-нет, все произойдет исключительно добровольно! Иначе бы — о какой миссии речь?
Бурмасов, все это время угрюмо молчавший, решился подать голос.
— И что ж, по-вашему, Русь-матушка, наподобие Богородицы, вот так вот добровольно в Преисподнюю и сойдет?
— А разве она уже не начала этот скорбный путь? — вопросом же ответил маленький ангел. — Вы прислушайтесь, прислушайтесь к самому воздуху вашего времени! К настроениям вашей черни, вашей знати, ваших мыслителей. Я уж не говорю о ваших поэтах — тех, что есть, и тех, что грядут. Все сами призывают эту, как вы изволили выразиться, Преисподнюю!
— Ну, так на то они поэты... — поморщился Василий. — Неужели из-за каких-то стишат...
— О! — перебил его Белокрылый. — Поэты как раз должны быть особенно осторожны!
— Как никто другой, — подтвердил гигант.
— Ибо они-то и видят порой то, что другим не дано, — продолжил Маленький. — Прислушайтесь — и услышите те самые трубы Господни, кои уже...
— О, да, уже!..
— Уже предвещают неизбежное!
Бурмасов задумался. Вид у него был такой, словно он впрямь вслушивается в неясный и страшный глас каких-то неведомых труб.
— И это уже окончательное сошествие? — тихо спросил фон Штраубе. — Не может быть никакого возврата?
Ангелы молча переглядывались.
— Во всяком случае, сошествие будет, — сказал наконец Маленький, — этого уже нельзя отменить. А вот что касается возврата... Никому не дано знать последнюю волю Незримого...
— Если вдруг — чья-то достойная искупительная жертва... — прибавил Чернокрылый.
— Но именно достойная! — подчеркнул Маленький. — Как это было всего дважды в истории! — Он пристально взглянул на фон Штраубе: — Я знаю, вы уже подобрались к некоей Тайне, поэтому, наверняка, догадываетесь, по крайней мере об одном из тех, кого я имею в виду.
Теперь Бурмасов смотрел на лейтенанта с некоторой мерцающей во взоре надеждой. Фон Штраубе снова увидел ту прорубь с черной водой. Он не знал, к чему это видение, но чувствовал, что оно сейчас каким-то образом неотрывно связано с нынешним разговором. И, словно ступая к этой проруби, проговорил:
— Что ж, я готов.
Ангелы, однако, переглянулись несколько недоуменно.
— Вы?.. — спросил гигант. — Но, право же...
— О, конечно, на вашу долю тоже выпадет... — скорбно сказал Маленький (а Большой в подтверждение скорбно кивнул). — Но в целом, боюсь, вы не до конца поняли весь смысл того, во что проникли.
— Так что же?! Мое происхождение — это выдумка?! Опять шутка кого-то из ваших Великих?
— Нет! Клянусь крыльями! — воскликнул Маленький.
— Как можно?! Как о подобном помыслить вы могли?! — воскликнул гигант.
— Происхождение ваше никаким сомнениям не подлежит, — продолжил Белокрылый. — Уже без малого сотня поколений ваших предков несет в себе эту кровь, кровь деспозинов. Но, увы, не каждому из них было дано... Зато дано иное — передавать истину...
— ...Возможно, тайную, еще не осознанную вами...
— ...И передавать ее. И — видеть. И — увы! — подчас ужасаться увиденному.
— Увы... — печально подтвердил Чернокрылый.
— Так кто же тогда?! — не выдержал фон Штраубе.
— А вы не поняли еще? — удивился гигант.
— Он еще не понял, — вздохнул Маленький. — Что ж, пусть это будет еще одна Тайна, которую мы на свой риск откроем вам. Поистине Великая Тайна!
— Кто?! — вскричал фон Штраубе.
— Ваш потомок, — спокойно сказал Чернокрылый.
— Один из ваших потомков, — почему-то печально подтвердил маленький ангел. — Нет, не сейчас. Но, боюсь, уже скоро. Даже по вашим меркам — увы, слишком скоро. — И добавил со вздохом: — Бедный малыш...
— Бедный малыш... — еще горче вздохнул ангел-гигант, и в наступившей тишине оба они медленно начали таять, пока не растворились вовсе.
Лишь где-то над головами еще некоторое время слышались затихающие хлопки ангельских крыл…
28
Последняя
Потому что не знаешь, что родит тот день
Притчи (27:1)
…"Бедный малыш..." — все еще звучало в ушах, когда они шли по темной морозной улице, быстро растрачивая запасенное ими в бане тепло и вдыхая гибельный воздух века.
Навстречу, скрипя снегом, по тротуару маршировал полувзвод, впереди с фонарем в руках вышагивал усатый фельдфебель. Через минуту свет фонаря коснулся лиц Бурмасова и фон Штраубе, и тут же донесся голос одного из солдат:
