Медведев. Книга 2. Перемены - Гоблин MeXXanik
Он снова расслаивался. Но, похоже, это никого не тревожило. Или просто никто больше не замечал. А может уже привыкли.
Я подошёл вместе с Морозовым. Лада стояла чуть в стороне, склонившись над небольшим углублением у самой кромки леса. Она ничего не говорила, а только указала взглядом.
В траве, где, казалось, ещё недавно кто-то спал или прятался, теперь лежало нечто, от чего сразу похолодело внутри. Обглоданные тонкие, изогнутые кости. Пара чёрно-серых перьев, спутанных между собой. Обрывки шкуры с клочьями меха, слипшимися от влаги.
Но среди этого лежало то, чему в лесу точно не место. Вязаная шапка. Красная, яркая, из толстой пряжи. Её цвет казался почти неестественным на фоне земли и болотных тонов. Как капля чего-то чужого, человеческого, живого. Или жившего.
Я наклонился ближе. Шапка была аккуратной, не новой, но явно сделанной с заботой. Такие не теряют просто так. И уж точно не бросают у болота…
Глава 19
Перевертыши
— Что всё это значит?.. — пробормотал я, не столько ожидая ответ, сколько просто пытаясь нарушить затянувшуюся давящую тишину.
Морозов несколько мгновений молчал. Потёр подбородок, взглядом окинул поляну, и четким командным голосом распорядился:
— Всем занять позиции вокруг гнезда. Будьте осторожны. Есть вероятность, что это только часть гнездовья. Поблизости могут быть ещё лежбища. Проверьте.
Дружинники молча разошлись, словно уже знали, что им скажут. Кто-то ушёл влево, кто-то поднялся чуть выше по склону. Всё происходило слаженно, будто это был не первый подобный случай. Хотя по тому, как Морозов сжал челюсть, было понятно: он встревожен происходящим.
Воевода повернулся ко мне, взгляд стал мрачным, почти тёмным.
— Князь, — произнёс он ровно. — Прошу отнестись к моим словам серьезно.
Я кивнул не перебивая.
— Это не упыри, — продолжил воевода. — С ними, как вы уже знаете, можно сладить. Сложно, но можно. А здесь…
Он кивнул на то, что мы только что увидели: гнездо, кости, перья, чья-то шкура, и неуместная красная шапка.
— Здесь залёг перевертыш, — продолжил Морозов. — Похоже, молодой. Может, даже ещё не прошедший первую линьку.
— Перевертыш? — уточнил я.
— Человек, который умеет оборачиваться в животное, — пояснил воевода. — Крайне опасное существо.
— А, — только и смог сказать я. Волосы на затылке приподнялись, а в животе зашевелился противный, холодный ком. Воевода продолжил:
— Молодой — значит, нестабильный. Непредсказуемый. А потому он опаснее опытного. К тому же он сам не знает, на что способен.
— Что от меня потребуется? — настороженно спросил я, уже чувствуя, как внутри всё сжалось. Только теперь не от страха, а от напряжения, которое не отпускало с самого момента, как мы свернули с тропы.
— Я зря притащил вас сюда, княже, — отозвался Морозов глухо, и голос его стал на полтона ниже. Он резко, но не грубо, положил руку мне на плечо. — Не отходите от меня ни на шаг. И самое главное: не поворачивайтесь спиной к лесу.
Он говорил тихо, но каждое слово звучало, как приказ.
— Перевертыши быстрые, сильные. Они не колеблются, когда защищают территорию. А молодой… молодой прёт напролом. Он не ведает страха, не умеет оценивать риски. Атакует даже противника, который сильнее и больше.
Я молча кивнул, осматривая дружинников, которые заняли свои позиции. И вдруг понял, что они выстраивают кольцом вокруг меня. И стало ясно: я не просто участник этой вылазки. Я — та часть, которую надо сохранить любой ценой.
— До первой полной трансформации перевертыши не способны контролировать свою звериную часть, — продолжил Морозов, не отводя взгляда от линии леса. Говорил он спокойно, почти как преподаватель, только в голосе чувствовалась тяжесть опыта. — Некоторые и после неё так и не возвращаются. Теряются в звере и исчезают навсегда.
Он провёл ладонью по воздуху, словно отводя невидимую паутину перед собой.
— Всё зависит от характера самого человека. От того, что у него внутри было до… — он чуть сжал губы, — до перелома. Если человек был скверным, то останется зверем. И им же сдохнет. А этот…
Молча кивнул в сторону гнезда, где среди костей и перьев по-прежнему лежала вязаная шапка, которая казалось на фоне остального чуждой. Слишком яркой, слишком живой.
— И если я всё правильно понял… — произнёс он негромко. — У этого есть шанс.
Я стоял рядом, чувствуя, как лес снова замирает. И от возникшей тишины стало не по себе.
— Почему? — тихо спросил я, не отрывая взгляда от темнеющей чащи, где стволы деревьев уже сливались в одно целое и казались живой стеной, которая пристально наблюдала за нами.
— Он сохранил шапку, — ответил Морозов. Голос был глухим, ровным, без привычного напряжения. — Не порвал, не затрепал. Бережно хранит на лежанке, рядом с костями, с перьями, с тем, что для зверя — обычное.
Он сделал паузу, а потом добавил:
— Значит, ещё помнит что-то от своей человеческой сути. Может, имя. Может, чей-то голос. Или прикосновение. Воет он, вероятно, не от ярости… а от тоски.
Я прислушался. В лесу было тихо, но тишина эта звенела, будто под кожей. И где-то там, далеко таилась чья-то боль. И стало ясно: перед нами не просто тварь из старых сказок. Перед нами чья-то история о том, как жил себе человек, да в один прекрасный момент стал зверем. Причем, скорее всего, помимо своей воли.
— Такое бывает? — спросил я, сжав в ладони рукоять клинка. Холод металла будто помогал сосредоточиться. Я покосился на ближайшие кусты — тёмные, неподвижные, но слишком уж подозрительно тихие.
— Всякое бывает, — сдержанно отозвался Морозов. — Привыкайте к тому, что в Северске возможно всё. Законы здесь остаются неизменными… а вот те, кто им подчиняются — не всегда.
Он говорил не шёпотом, но и негромко. Просто как человек, который видел больше, чем хотел бы, и запомнил всё.
Воевода посмотрел в сторону болота, прищурился:
— Он может быть не один, — спокойно ответил он. — И возможно, его более взрослые и рассудительные соплеменники, не способные возвращаться в человеческий вид, уже устроили нам засаду на обратном пути, зная, что мы отступим, испугавшись молодого и непредсказуемого перевертыша. А здесь… здесь, на открытой местности, у нас есть шанс…
— Убить? — вырвалось у меня. Голос дрогнул, как бы я ни старался его удержать.
— Поймать, — спокойно поправил меня
