Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
— Ваше Величество, круг претендентов узок, но выбор есть, — заявил он, чеканя слова. — Четыре фигуры. Каждая со своим весом.
Первый лист мягко лег на сукно перед императором.
— Принц Карл Баварский.
— Баварец? — Александр даже не удостоил бумагу взглядом, скривившись, точно от зубной боли. — Тот щенок, что, виляя хвостом, лижет сапоги Бонапарту? Увольте. Дальше.
Сперанский, ничуть не смутившись, ловким движением сменил лист.
— Эрцгерцог Фердинанд Австрийский. Ситуация зеркальная. Вена жаждет реванша, и брак с Великой княжной будет воспринят ими как сигнал трубы, призыв к новой коалиции. Мы рискуем быть втянутыми в войну раньше срока.
— В войну, к которой армия не готова, — подхватил Александр. — И в которую нас так настойчиво толкает матушка, желая насолить «корсиканцу». Исключено. Кто еще?
Третий лист.
— Принц Вильгельм Прусский. Брат короля. Однако Пруссия…
— … раздавлена и унижена, — жестко оборвал император. — Брак с Вильгельмом принесет нам только сочувственные вздохи европейских дворов. Мне не нужна жалость, Михаил Михайлович. Остался кто-то стоящий?
Сперанский вздохнул.
— Принц Георг Ольденбургский.
Брови Александра поползли вверх. На фоне блестящих австрийских эрцгерцогов и прусских принцев эта фигура выглядела блеклой тенью.
— Ольденбург? — переспросил он с нескрываемым скепсисом. — Герцогство размером с табакерку. Какая в нем польза для империи?
— Польза не в землях, государь, а в натуре принца, — мягко и вкрадчиво возразил Сперанский. — Во-первых, он ваш кузен, почти член семьи. Во-вторых, воспитан здесь, в России, предан вам лично и лишен европейских амбиций. Он не Наполеон и не Цезарь, но он честен, исполнителен и, главное, управляем.
Подавшись вперед, Михаил Михайлович понизил голос до доверительного шепота:
— И ключевой довод, Ваше Величество. Принц Георг с радостью останется жить в России. Мы даруем ему пост генерал-губернатора. Скажем, в Твери, Ярославле, Новгороде. Это позволит держать ее высочество под надежным и деликатным надзором. Она погрузится в устройство своего «малого двора», в губернские дела, получит иллюзию власти, которой так жаждет. Но при этом будет удалена от столичных интриг на безопасное расстояние. А рядом с ней, в одной спальне, будет находиться муж, каждый шаг и каждое письмо которого будут вам известны.
Александр молчал, обдумывая кандидатуру. Это была изящная политическая ссылка, замаскированная под семейное счастье. Тверь станет для Великой княжны золоченой клеткой. Жестоко и элегантно.
Император подошел к стене, где висел миниатюрный портрет сестры. С холста на него смотрела женщина редкой красоты, ума и пугающей энергии. Опасный соперник.
— Да, — медленно, словно пробуя решение на вкус, произнес он. — Это выход.
Обернувшись, Александр вновь стал тем холодным сфинксом, которого боялись и уважали в Европе.
— Михаил Михайлович, Алексей Андреевич. Приказываю форсировать переговоры. Почву подготовить немедленно. Катишь будет в ярости — ждите слез, истерик, гневных писем к матушке. Все это игнорировать. Вопрос государственной важности должен быть решен как можно скорее.
Обойдя стол, он тяжело упал в глубокое кресло, и потер виски. Боль от разрыва семейных уз его нервировала. Момент требовал немедленного вмешательства, смены декораций, иначе мрачная меланхолия могла затопить остаток ночи. Сперанский, чувствуя этот опасный ритм, решил действовать без прелюдий.
— Ваше Величество, позвольте отвлечь вас от материй династических делами сугубо прикладными, — мягко произнес он, извлекая из папки свежий лист. — Новость, способная порадовать не сердце, но, по крайней мере, казну.
Бумага легла на зеленое сукно. Александр с видимым усилием разлепил веки, заставляя себя вернуться из тверских далей в петербургский кабинет.
— Проект указа… — голос его был глух. — О передаче в казну привилегии на выделку «несгораемых шкафов»… Конструкции механика Кулибина и мастера Саламандры.
В потухшем взгляде императора блеснула искра. Слухи об этом изобретении уже гуляли по коридорам дворца.
— Патент передается короне добровольно, — продолжил Сперанский. — Авторы испрашивают лишь десять процентов отчислений с прибыли. Условия, смею заметить, редкой щедрости.
— Несгораемый шкаф… — Александр потянул документ к себе, вчитываясь в ровные строки. — Тот самый, о коем говорят, что он не имеет ключа? А ну как пожар, Михаил Михайлович? Как извлекать бумаги? Вместе с пеплом?
— Испытания огнем проведены, государь. Секрет в двойных стенках: межстальное пространство заполнено интересной смесью. При критическом нагреве смесь высвобождает воду, создавая внутри паровую баню. Ассигнации могут отсыреть, но в пепел не обратятся. Однако главная гордость мастера — защита от лихих людей.
Сперанский позволил себе улыбку:
— Неофициальную проверку брони учинил лично граф Толстой.
Брови Александра изумленно поползли вверх.
— «Американец»? Каким же образом?
— Самым для него естественным. Граф разрядил в образец свой английский пистолет. С пяти шагов, практически в упор.
— И каков итог? — в голосе императора проснулось мальчишеское любопытство.
— Броня выстояла. Свинец расплющился о внешнюю пластину.
Тень улыбки впервые за этот долгий вечер разгладила морщины на лбу государя.
— Надо же, — протянул он с усмешкой. — Выходит, наш Саламандра нашел единственно верное применение талантам Федора Ивановича. Вместо того чтобы дырявить гвардейцев на дуэлях, бретер теперь испытывает броню для казны. Похвально.
Сперанский добавил:
— Касательно охраны мастера имею доложить особо, Ваше Величество. Граф Толстой к обязанностям приступил. Рвение проявляет излишнее, однако эффективность его методов сомнению не подлежит. За истекшую седьмицу им пресечены две попытки злоумышленного проникновения.
Александр нахмурился.
— Подробнее.
— До прямых столкновений не дошло. Некие подозрительные личности, замеченные у дома мастера, были… удалены. — Сперанский подобрал слово с бюрократическим безразличием. — Поутру обнаружены тела. Связь с графом не доказана, но совпадения любопытны. Толстой действует на упреждение, жестко. Его репутация ныне такова, что «лихие люди» предпочитают обходить Невский проспект стороной.
Император задумчиво забарабанил пальцами по подлокотнику. Мозаика складывалась удивительная. Саламандра создает механизмы. Он, сам того не ведая, стал громоотводом для одного из самых неуправляемых людей Империи, направив разрушительную энергию «Американца» в полезное русло.
— Идея со шкафами мне по душе, — произнес он наконец, принимая решение. — Это щит для казны.
Перо скрипнуло, оставляя на бумаге размашистый императорский росчерк.
— Быть по сему. Дайте бумаге ход, Михаил Михайлович.
Отложив перо, Александр посмотрел на Сперанского уже другим, цепким, деловым взглядом. Меланхолия отступила перед прагматизмом.
— И раз уж речь зашла о мастере… Негоже ему простаивать. Гильоширная машина. На каком этапе?
— Идет проектирование, государь. Финальные чертежи обещаны к весне.
— Добро. Мне докладывали, Монетный двор подготовил целую книгу с претензиями и вопросами по технической части. Передайте этот фолиант Саламандре. Пусть подготовит развернутые ответы. Письменно. И передайте ему, чтобы выставил за эту консультацию счет в Казначейство. Труд такого специалиста должен оплачиваться звонкой монетой.
Гроза, наполнявшая кабинет последние полчаса, наконец рассеялась. Государь откинулся на спинку кресла, и Сперанский, чутко уловив перемену атмосферы, решил коснуться материй более тонких. Слабость Александра к
